На минуту Люцию показалось, что так отвечают своенравные дети, когда их наказывают.

– Познать до конца любовь невозможно. Это неиссякаемый источник блаженства, леди Кастлмэн, – продолжал Люций. – Есть много видов любви, но только самая высшая, самая прекрасная стоит того, чтобы добиваться ее!

– Да вам откуда знать! – воскликнула Барбара. – Рассуждать о любви может лишь тот, кому есть что сравнивать. А иначе как поймешь, что в твоих руках совершенство?

– Вы заблуждаетесь, если полагаете, что именно таким образом следует искать свою единственную любовь, – задумчиво произнес Люций. – Вы когда-нибудь были влюблены, миледи? Я имею в виду – по-настоящему?

Барбара отвернулась от него и изменившимся голосом произнесла:

– Да, однажды. Эта любовь принесла мне одни страдания. Я молила Бога, чтобы никогда в жизни мне не довелось больше испытать подобного кошмара. Теперь я признаю любовь только такую, когда сердца сливаются воедино, предаваясь наслаждению; когда губы сливаются в страстном поцелуе; когда чувствуешь свое тело в крепких объятиях и жар пламени, возникающий во мне, передается мужчине, который обладает мною.

Говоря это, Барбара страстно смотрела на Люция, сжигаемая собственными речами. Зрачки расширились, губы трепетали, дыхание стало прерывистым.

Люций смотрел на нее, и все доброе, что минуту назад появилось в его глазах, исчезло без следа.

– Это не любовь, – сказал он. – Ваши отношения с мужчинами – жалкое подобие любви.

Барбара не слышала его. Пока он говорил, ее руки гладили бархат его плаща на груди, и когда она прошептала: «Я хочу вас! Поцелуйте меня, и вы поймете, как я хочу вас!» – Люций не узнал ее голоса. Какое-то время он не двигался, потом наконец вымолвил:

– Вы, миледи, ошиблись! Вы, должно быть, упустили из виду, с кем разговариваете. Леди Кастлмэн, первая дама Уайтхолла, не должна забываться до такой степени, чтобы вести подобные беседы с преступником, живущим на сомнительные доходы. Слышали бы ваше окружение, придворные, король, какие речи вы сейчас ведете. Но ваши слова, повторяю, не ко мне, и забудьте о них.

Люций поднялся:

– Ваша карета ждет вас, леди Кастлмэн! – и, усмехнувшись, добавил: – Лондон тоже – ждет и скучает.

Она резко встала и подошла к нему вплотную:

– Почему вы так жестоки? Почему вы пытаетесь избавиться от меня? Может быть, вы просто не отваживаетесь взять то, что вам предлагают?

– Ну, хорошо! Я выражусь по-другому. В такой поздний час вам опасно здесь находиться.

– Опасно? И кого же мне опасаться? Уж не вас ли? – бросила Барбара, все более распаляясь.

Она стояла, испепеляя его взглядом, пытаясь угадать причину безразличия.

– Да вы просто не хотите меня! Вы отвергаете меня! Да?

– Я этого не говорил.

– Но я же вижу! Я из-за вас приехала сюда, а вы отсылаете меня в Лондон?

– Я хочу, чтобы вы вернулись домой исключительно из соображений вашей личной безопасности.

Барбарой овладел приступ ярости.

– Как бы не так! Вы отказали мне! Вы – вор, грабитель, отщепенец, человек, с которым ни одна порядочная женщина и разговаривать не станет!

– Именно эту мысль я вам и внушал! – ответил Люций, не замечая ее состояния.

– Но это не так! – сразу опомнилась она. – Вы же не подзаборная рвань, которая шляется по дорогам, вы маркиз Стейверли – человек с именем и титулом! Мы разговариваем как два равных по происхождению человека, а вы мне отказываете. Вы отсылаете меня прочь, потому что не хотите меня. О какой опасности речь? Я с вами, милорд Стейверли, как за каменной стеной женского монастыря.