Но ее ведь убьют, а я... я почти готова смириться.

   - Кормак - человек практичный. Он не станет возиться с тем, кто не представляет интереса. Если я сумею убедить его, что Меррон мне безразлична, то она умрет быстро. В противном случае ее будут резать на куски у меня на глазах. Такой вот выбор.

   У меня хватает сил посмотреть ему в глаза.

   - Да, Иза, это предательство. И подлость. Но я никогда не стремился быть героем...

   На третий день городская стража перешла под командование Совета. Вероятно, это было связано с созданием Нижней Палаты, куда вошли гильдийные старейшины и прочие уважаемые люди.

   Народ получил право голоса.

   И потребовал выдать Нашу Светлость.

   Сержант отказался.

   В Кривой башне остались люди Хендриксона и синие плащи. Дворцовая стража подчинилась воле лордов на четвертые сутки.

   Пятые. Не то от напряжения, не то от страха - а я все-таки боюсь того, чем это противостояние закончится, - меня тошнит.

   Мы ждем штурма.

   Меррон не знала, как долго она пробыла взаперти. Наверняка, долго. Иногда приносили еду, воду. Ведро вот не забирали, но Меррон к запаху притерпелась. Да и вообще, выяснилось, что привыкнуть можно ко многому.

   К холоду. К зудящей коже. К соломе. Грязному одеялу.

   Злости.

   Причем, злость была иррациональной - сколько Меррон ни пыталась найти виноватого, всякий раз приходила к выводу, что сама дура.

   Время от времени злость сменялась отчаянной надеждой на спасение. Меррон пересаживалась к двери, прижималась щекой к сырому дереву и начинала слушать тишину. Хотелось уловить в ней шаги.

   И чтобы дверь открылась и ей сказали:

   - Все будет хорошо...

   Или хотя бы:

   - Ты свободна.

   Однажды она шаги услышала. И дверь открылась, вот только сказали:

   - Вставай.

   Встала, пошатываясь от внезапной слабости, заслоняясь ладонью от факела. После долгой темноты свет причинял боль. Из глаз сыпанулись слезы, и охранник сказал:

   - Побереги. Еще наплачешься.

   На сей раз один. И расслаблен. Не считает Меррон за противника... верно, что не считает. На ногах она с трудом держится, но с каждым шагом - все уверенней. Охранник не крупный. И без доспеха, разве что в куртке из бычьей кожи, на которую заклепки нашиты. Так это для красоты больше... был бы у Меррон скальпель...

   Скальпеля не было.

   В комнате, где с прошлого визита Меррон ничего не изменилось. И Малкольм прежний, тот, новый, который имеет привычку по лицу бить. Сегодня, правда, без доспеха, зато в алой куртке с двумя рядами золоченых пуговиц. И сапоги высокие, до середины бедра. С каблуком.

   - Здравствуй, Меррон. Ты почему плачешь? Тебя кто-то обидел?

   - Н-нет... там темно.

   - И страшно?

   - Да.

   - Так страшно, что ты не будешь больше упрямиться? Ты ведь не хочешь вернуться в камеру?

   Меррон совершенно искренне замотала головой. В камеру она не вернется.

   - И будешь помогать?

   Она кивнула. Пусть думает, что со страху дар речи потеряла.

   Нет, ну и вправду дура же! Как она могла подумать, что этот нелепый человечишко, который пытается казаться выше, и вправду способен улучшить мир? Он только и умеет, что говорить.

   - Сейчас тебе нужно умыться. И переодеться. От тебя плохо пахнет.

   Естественно. Как еще может пахнуть от человека, который проторчал несколько дней в каменном мешке? И умыться Меррон будет рада... вот только мыться пришлось под присмотром Малкольма.