— Она не будет разорвана, пока я не позволю сделать этого, — сказал он, повысив голос, и увидел, как Кейт слегка вздрогнула. По его телу пробежала дрожь, когда он увидел блеск в ее глазах. Он напомнил ему об отблеске солнечных лучей на поверхности штыка.

— Мне безразлично, чего ты хочешь! — закричала она. — Я устала постоянно ставить тебя в неловкое положение. Я устала притворяться хорошо воспитанной леди, и я не собираюсь больше этим заниматься, — ее пальцы, лежавшие на спинке кресла, постоянно сжимались и разжимались. Она понизила голос. — Неужели ты не понимаешь? Я никогда не стану настоящей дамой. И пожалуйста, не перебивай меня. Я собираюсь рассказать тебе правду, а тебе придется ее выслушать и понять, наконец, что я собой представляю.

Она покинула безопасное пространство за спинкой кресла и встала прямо перед ним. Алексис затаил дыхание. Он не хотел рисковать каким-нибудь своим действием отвлечь ее внимание и помешать ей рассказать ему нечто, из-за чего у нее перехватывало горло и дрожали руки.

— Как можно ожидать от меня, чтобы я интересовалась восковыми цветами и узорами кружев? Когда мне было шестнадцать лет, я застрелила старателя, который пытался изнасиловать меня. Я стирала грязное белье для незнакомых мужчин. Я лечила шлюх и подавала еду людям, которые здесь оказались бы в тюрьме.

Она выругалась и рукой смахнула слезы с глаз, а затем полезла в карман за платочком. Алексис протянул ей свой платок, но ничего не сказал.

— Уходи, Алексис, — она замолчала и принялась яростно тереть платком глаза. — Проклятье. Не надо ничего говорить. То, что я плачу, не значит, что я ничего не соображаю. Я просто в ярости. Езжай домой. Я тебе не нужна. Во всяком случае, такая, какая я на самом деле. А я не могу притворяться кем-то другим.

Он отошел с дороги, когда она попыталась оттолкнуть его в сторону. Она снова рухнула в кресло, и он увидел, как она пытается плакать, не издавая при этом ни единого звука.

— Ты плачешь, — сказал он. Он сбросил с себя плащ и позволил ему упасть на пол.

— Нет, — сказала она и, сдавшись наконец, громко всхлипнула.

— Проклятье! — Он упал на колени и попытался обнять ее, но она тут же замерла, как только он дотронулся до нее.

— Не прикасайся ко мне, ты, голубокровный ханжа и педант.

Она высвободила руку и нацелилась на его подбородок. Он поймал ее кулак и зажал его между их телами, а потом увидел, что она открывает рот. Зная ее, он вовсе не был удивлен, когда она попыталась укусить его. Он увернулся от ее зубов, пытаясь одновременно удержать ее в своих объятиях. Красновато-каштановые кудри метнулись ему прямо в лицо, которое оказалось закрыто тонким занавесом ее волос. Она укусила его сквозь этот занавес.

— Ох! — Он схватил ее за затылок и прижал ее лицо к своему плечу. — Черт, прекрати. Я пытаюсь извиниться.

Кейт замерла. Он ослабил свою хватку, и она подняла голову и устремила на него свой неулыбающийся взгляд.

— Я все время думала и думала, — произнесла она, прежде чем он смог продолжить свою речь, — но на вопросы, задаваемые чувствами, нельзя найти ответы с помощью логики, и я прекратила этим заниматься. И вдруг сегодня, когда я читала, откуда-то из глубины у меня вынырнула мысль.

Откинувшись назад, она продолжала смотреть прямо ему в глаза.

— Все мы: мама, Ханна, Офелия и даже миссис Бичуит, всех нас с детства учили запирать нашу подлинную сущность в маленькой тюрьме, что в наших головах, потому что нас учили быть такими, какими нас хочет видеть свет. Большинство из нас изо всех сил стараются стать такими, какими, по утверждению всех окружающих, мы должны быть.