Что касается ее отца, то он был больше ученым, чем воином, и не удосужился произвести не обходимые перестановки.
И все‑таки у кого‑то, очевидно, нашлось достаточно здравого смысла, чтобы изменить прежний порядок, не дожидаясь, пока он превратится в незыблемую традицию. Хотя в комнате по‑прежнему стояло с полдюжины коек и тумбочек, сейчас в этой бывшей казарме находилось всего два человека, и это были дети – мальчик и девочка, которым на вид можно было дать лет по двенадцать. Они сидели друг против друга на полу посреди большого пятна света, проникавшего в открытое окно.
– Думаю, он работает от света, – произнес мальчик. Он был строен и худощав, а его темные волосы давно нуждались в стрижке. Густая прядь упала на лицо, когда мальчик нагнулся над исследуемым предметом, и он машинально отбросил ее назад. Волосы снова упали, как только он убрал руку, но мальчик не обратил на это внимания.
– Это слишком просто, – возразила девочка.
Небрежно завитые огненно‑рыжие косы доходили ей до пояса. Таких волос Харамис не видала с тех пор, как рассталась с Кадией, а по виду девочки можно было понять, что она заботится о своей внешности ничуть не больше, чем заботилась когда‑то ее сестра. Одежда обоих подростков, несомненно, перешла им по наследству от старших братьев и сестер, и к тому же, видно, ни один из них не чувствовал потребности содержать ее в чистоте. Деревянный пол выглядел так, словно его никогда не подметали, и тем не менее, судя по следам, оставленным в толстом слое пыли, эти дети – или кто‑то другой – частенько на нем полеживали. А девочка была еще более худая, чем мальчик. «Неужели об этих детях никто не заботится?» – подивилась Харамис.
– В темноте же он не работает, – стоял на своем мальчик.
– Я и не спорю, что ему нужен свет, чтоб он заработал. Но если б одного света было достаточно, то не только нижние, но и все ноты заиграли бы сразу.
Астральное тело Харамис пересекло комнату. Она хотела взглянуть, что у девочки в руках, и сразу распознала одну из любимейших игрушек своего детства. Это был музыкальный ящик, один из реликтов времен Исчезнувших – небольшой куб, издававший звуки разной высоты в зависимости от того, на какую сторону его положат.
– Гляди, Файолон, – говорила девочка, держа куб так, что одним углом он касался пола, – Если б нужен был только свет, он играл бы сейчас по крайней мере один звук: солнечные лучи падают прямо на него.
Они поставили куб на пол, и тот зазвучал.
– Видишь? Одна его сторона должна лежать на полу или… – Она приподняла куб, и музыка продолжала звучать. – Параллельно полу.
– Ты хочешь сказать – горизонтально, – заметил мальчик.
– Это одно и то же, если пол ровный. А теперь смотри. – Она медленно и аккуратно перевернула кубик на другую сторону. – Если его нагнуть больше, чем на ширину двух пальцев, звук умолкает, а когда горизонтальной становится другая сторона, музыка возобновляется не сразу. И во время этой паузы, – закончила она с торжествующим видом, – я чувствую, как в кубике «что‑то» движется. Музыка не заиграет, пока это «что‑то» не опустится на дно. – Она потрясла кубиком над ухом. – Там какая‑то жидкость. Я бы с удовольствием его вскрыла, чтобы узнать, что там внутри и как оно действует.
Файолон выхватил у нее игрушку:
– Не смей, Майкайла! Он у нас только один, и мне он очень нравится. Если ты его сломаешь, я не стану на тебе жениться, когда мы вырастем.
– Я снова его соберу, – возразила Майкайла.
– А откуда ты знаешь, что сможешь его собрать? – рассудительно заметил Файолон. – Тебе неизвестно, что там за жидкость – для воды она слишком тяжела, – и ты непременно хоть немного да прольешь, когда будешь открывать. |