Узун задумался.

– Я пропою все зеркалу, – сказал он наконец, – а оно уж сможет научить тебя.

– Очень толковая мысль, – сказала Майкайла. – Таким образом, зеркало сохранит балладу навеки точно в таком виде, в каком ты сам ее поешь, и любой сможет прослушать все в первоначальном авторском исполнении даже спустя сотни лет после твоей смерти.

– Кстати, о смерти, – начал Узун. – Помнишь ли, что обещала мне в тот самый день, когда обнаружила заклинание, с помощью которого Харамис обратила меня в арфу?

«Нет! – воскликнул вдруг внутренний голос в голове Майкайлы. – Я не хочу, не хочу терять еще и его!» Но тут новоявленная Великая Волшебница Рувенды и Лаборнока напомнила себе, что не должна быть эгоистичной, какой была ее предшественница, и превращать окружающих в марионеток для исполнения своих прихотей.

– Да, – проговорила она, подавляя дрожь в голосе, – я все хорошо помню. Я пообещала освободить твой дух, как только ты сам попросишь. – Майкайла проглотила подступивший к горлу комок. – Итак, ты просишь об этом сейчас?

Олдлинг кивнул:

– Я думаю, лучше всего сделать это завтра, перед восходом солнца. Таким образом, у меня будет время научить новой балладе зеркало.

– Так, значит, уже завтра… – Майкайла наклонила голову, чтобы скрыть слезы.

– Благодарю тебя, – спокойно проговорил Узун, – и желаю доброй ночи.

Как только он вышел из комнаты. Файолон нагнулся к Майкайле.

– Неужели он только что попросил тебя убить его? – прошептал он.

– В некотором смысле – да, – пояснила Майкайла. – То есть формально, насколько я понимаю, он мертв уже с тех пор, как Харамис заключила его дух в арфу. Однако он взял с меня слово, что я окончательно освобожу этот дух, когда ее не будет в живых.

– Неужели нельзя обойтись без этого? Мне так будет не хватать его!

– Я тоже буду очень скучать, – проговорила Майкайла, и глаза ее переполнились слезами. – Но, несмотря ни на что, мне придется это сделать. Я дала ему слово.

– Ну что ж, в таком случае, – вздохнул Файолон, – я тебе в этом помогу.

Майкайла и Файолон стояли на каменной крыше башни, у потухшего костра, в пламени которого незадолго перед этим сгорело деревянное тело Узуна. Начинаю светать; окружавшее их безмолвие нарушилось с первым порывом ветра, развеявшего и унесшего в бесконечное, необозримое пространство маленькую горстку пепла.

Майкайла сжимала в руке небольшую шкатулку с еще одной горсткой пепла – тем, что осталось от кости, некогда принадлежавшей Узуну. Она высыпала себе в ладонь половину содержимого шкатулки; Файолон последовал ее примеру. Потом они одновременно подставили свои ладони ветру, мгновенно сдувшему пепел.

– Он присоединился к Владыкам Воздуха, – негромко проговорила девушка.

Они направились в кабинет. Файолон взял арфу и. подыгрывая себе, пропел древнюю песнь – самое период из выученных им творений Узуна.

– Как‑то странно сознавать, что теперь это всего‑навсего обыкновенная арфа, – проговорил он. – Думаю, что она всегда будет для меня частицей самого Узуна.

– Что ж, в таком случае какая‑то его часть навечно останется с нами, – отозвалась Майкайла.

«Если, конечно, мы будем вместе», – добавила она про себя.

– Что ты будешь делать дальше, Файолон? – Майкайла решилась наконец задать мучивший ее вопрос. – Тебе надо вернуться в Вар?

– Мне придется туда наведываться время от времени, – сказал он.