и когда она это делала, меня не было с нею.
– А что, это действительно могущественный талисман? – спросила девушка.
– С его помощью можно даже убивать людей, – хором отозвались Файолон и Узун.
– Ох! – Майкайла с опаской потрогала талисман. – В таком случае лучше я его сниму и уберу подальше. Не такая я дурочка, чтобы экспериментировать с вещью, способной убить человека. Я сейчас вернусь, – добавила она, вставая, – и мы сразу же пойдем к зеркалу и посмотрим все, что произойдет в храме Мерет.
– Тебе, пожалуй, лучше на это не смотреть, – услышала она, выходя, голос Файолона, обращенный к Узуну.
Оддлинг ответил так резко и энергично, что Майкайла расслышала его слова, даже спустившись на несколько лестничных пролетов:
– Если я не стану смотреть, то как, по‑твоему, я смогу написать подобающую балладу о ее героизме? Нет уж, хватит того, что я пропустил большую часть ее экспедиции за талисманом; на этот раз я буду смотреть все до самого конца, как бы тяжело мне ни было!
Наконец все отправились в пещеру. Майкайла шагала впереди.
– Зеркало, покажи нам принцессу Харамис, – потребовала она.
– Сканирую… – ответило устройство.
Затем появилось изображение Харамис, которой помогали спуститься с установленного на носилках кресла двое жрецов; вот у нее подогнулись колени, и жрецы туг же подхватили ее.
– Что это с ней? – взволнованно выдохнул Узун. Файолон внимательно всмотрелся в картинку.
– Она босиком, – заметил он. – Следовательно, именно сейчас она впервые коснулась земли Лаборнока.
– Ну и что из того? – недоуменно спросила Майкайла.
– С нею все в порядке, Узун. – заверил Файолон. – Просто‑напросто на нее нахлынуло чувство земли по отношению к Лаборноку, а это в данном случае может только помочь ей.
– Очень сомневаюсь, – с недовернем произнесла Майкайла. – Как она может сейчас обрести чувство земли по отношению к Лаборноку, если уже долгие годы у нее нет этого чувства по отношению к Рувенде?
– Майкайла, будь так добра, помолчи немного! – вспылил юноша.
Она прикусила язык. «Что это он так раскипятился? На Файолона совсем не похоже», – удивилась девушка.
– Она снова встала, – прокомментировал Узун, – и мужественно идет навстречу судьбе.
«Он и разговаривает уже, будто балладу распевает, – подумала Майкайла. – Однако „мужественно шагает навстречу своей судьбе“ – это уж слишком!» Вслух, однако, она предпочла ничего не высказывать. Девушка не понимала, отчего ритуал на этот раз изменился, – как правило, его участники не проводили столько времени в этой комнате. «Пожалуй, лучше всего мне просто помолчать. Если я права, они сами очень скоро в этом убедятся, после чего смогут отправиться за Харамис, и я верну ей талисман… А если я вдруг окажусь не права… Нет, такого быть не может!»
Но чем дольше длился обряд, тем очевиднее становилось, что Майкайла жестоко ошибалась, а те, кто пытался ее предупредить и отговорить, были совершенно правы. Охваченная ужасом и не веря собственным глазам, она наблюдала, как жрец рассекает грудь Харамис и вытаскивает сердце. «Как она может выглядеть такой спокойной и умиротворенной во время столь ужасной процедуры?» – стучало у Майкайлы в голове. Затем сердце Харамис обратилось вдруг в горстку пыли; пыль эта просочилась между пальцами жреца и исчезла. Само тело бывшей Великой Волшебницы Рувенды и Лаборнока тоже обратилось в пыль, а затем начала разрушаться комната. |