Глаза еретика расширились от удивления, когда он увидел под капюшоном лицо чужака. Культист открыл рот, чтобы закричать — и космодесантник Хаоса с его улучшенным слухом мог услышать его, несмотря на весь окружающий шум. Два лазерных луча пробили голову еретика, еще один попал ему в плечо, и культист упал.
Новые лазерные выстрелы раздались из окружающих двор окон, и культисты на помосте закричали, бросившись в разные стороны, предпочитая прыгнуть в толпу, чем быть мишенями на помосте. Грейл молился, чтобы его товарищи не приняли его и Палинева за врагов.
Однако большинство лазерных выстрелов было направлено в Мангеллана — но он был хорошо защищен гвардейцами-предателями, уводившими его по ступеням с помоста. Ферст бежал за ними, пытаясь укрыться за их броней, хотя Грейл видел, что предатели его даже не замечали.
И там был космодесантник Хаоса.
Одним мощным прыжком с помоста он достиг края двора. Врезавшись в стену, он начал подтягиваться вверх, пробивая руками углубления во льду. Грейл видел, что лицо Блонского в окне побледнело, когда рука в бронированной перчатке ухватилась за подоконник перед ним. Валхаллец ударил прикладом по пальцам космодесантника, но не смог стряхнуть его. Блонский повернулся и побежал, исчезнув из поля зрения Грейла, а космодесантник Хаоса, протиснувшись через узкое окно, устремился за ним.
Во всеобщей панике и смятении никто уже не думал об охране жертв. Возможно, Мангеллан думал, что они достаточно хорошо охраняются, и не знал, что его враги уже добрались до них. Наконец, лазган Грейла прожег цепи Воллькендена, и исповедник упал ему на руки.
— Сейчас моя очередь говорить? — слабым голосом произнес он. — Надо сказать, я ожидал от солдат большей дисциплины. Видимо, я отсутствовал слишком долго. Сейчас так не хватает хороших командиров…
— Пожалуйста, исповедник, — сказал Грейл. — Я пытаюсь спасти вас. Просто… просто стойте спокойно… сэр, пожалуйста… мне надо надеть этот плащ на вас…
— Уберите руки от меня! — вдруг завопил Воллькенден. Он оттолкнул Грейла, шатаясь, встал на ноги и огляделся, как испуганный кролик, готовый броситься бежать.
Штель, освобожденный Палиневым, подошел к нему и, не останавливаясь, ударил Воллькендена по голове, оглушив его. Грейл и Палинев в немом изумлении смотрели, как полковник взвалил бесчувственное тело исповедника на плечо.
— Ну? — крикнул он им. — Мы выбираемся отсюда или как?
БАРРЕСКИ ЕДВА мог дышать.
Взрывы подняли в небо клубы дыма, который теперь опускался на толпу во дворе. Культисты сбились такой плотной толпой, что Баррески было трудно двигаться, их локти врезались ему в живот и под ребра. Баррески изо всех сил держался, зная, что стоит расслабиться хоть на мгновение, и его раздавят или просто затопчут.
Но у него было одно преимущество перед еретиками. Он знал, где заложены бомбы — или, по крайней мере, где они были, потому что у Михалева оставалось только два подрывных заряда, и оба они уже взорвались. Баррески сам установил один заряд, и был доволен учиненной бойней — результатом своей работы.
Какой-то злополучный культист не устоял на ногах и, кашляя, врезался в Ледяного воина. Баррески не упустил возможность вонзить нож в его сердце, позволив трупу соскользнуть на пол. «Одним меньше», подумал он.
Здесь толпа, казалось, пришла к невысказанному согласию. Вместо того, чтобы драться друг с другом, еретики начали вместе продвигаться к арке, через которую намеревались покинуть двор. Баррески забрался на плечи протестующего культиста и закричал:
— Еще одна бомба! Смотрите! Вон она! Видите? В ветвях того дерева!
Никто бомбы не видел, потому что ее не было. Но слов Баррески было достаточно, чтобы многие еретики повернули назад, против хода толпы, посеяв еще больше паники. |