Рек жевал лепешку и смотрел, как Вирэ уплетает кролика. Зрелище – не из самых возвышенных. Остатки она зашвырнула за деревья:
– Барсукам на закуску. Неплохой способ готовить кролика.
– Рад, что тебе понравилось.
– Ты не очень-то привычен к жизни в лесу, верно?
– Я стараюсь.
– Ты даже выпотрошить его не сумел. Весь позеленел, когда показались внутренности.
Рек швырнул огрызок лепешки за останками кролика.
– Пусть барсуки и на сладкое что-нибудь получат.
Вирэ весело хихикнула.
– Ты просто чудо, Рек. Ты не похож ни на кого из знакомых мне мужчин.
– Подозреваю, что дальше ничего хорошего не услышу. Не лечь ли нам спать?
– Нет. Послушай меня. Я серьезно. Всю жизнь я мечтала о человеке, которого когда-нибудь встречу. Я представляла его высоким, сильным, добрым и понимающим. И любящим. Я не верила, что он и вправду существует. Почти все мои знакомые были солдаты – грубые, прямые как копье и столь же способные на нежные чувства, как бык в охоте. Встречались мне и поэты, сладкоречивые и нежные. С солдатами я тосковала о поэтах, с поэтами – о солдатах. И совсем уже разуверилась, что на свете есть человек, которого хочу я. Ты меня понимаешь?
– Значит, ты всю жизнь искала человека, который не умеет готовить кроликов? Как тут не понять.
– Ты правда понимаешь? – тихо спросила она.
– Да. Но ты говори дальше.
– Ты и есть тот, о ком я мечтала, – зарделась она. – Ты мой Трусливый Герой – мой любимый.
– Я так и знал, что добром это не кончится.
Она подбросила дров в огонь, и он протянул к ней руку.
– Сядь поближе. Так теплее.
– Я поделюсь с тобой одеялом. – Она села поближе и положила голову ему на плечо. – Ничего, если я буду звать тебя моим Трусливым Героем?
– Зови меня как хочешь – только будь всегда рядом, чтобы я мог откликнуться.
– Всегда-всегда?
Ветер сбил пламя набок, и Рек вздрогнул.
– «Всегда» – не такой уж долгий срок для нас, верно? Только пока стоит Дрос-Дельнох. Впрочем, может, я надоем тебе еще раньше, и ты меня прогонишь.
– Никогда!
– «Никогда», «всегда». Прежде я как-то не задумывался над этими словами. Почему мы не встретились десять лет назад? Тогда они еще могли бы иметь какой-то смысл.
– Сомневаюсь. Мне тогда было всего девять лет.
– Я не буквально. Поэтически.
– Мой отец написал Друссу и ждет ответа – только поэтому он до сих пор жив.
– Друссу? Но Друсс, если еще и числится в живых, теперь дряхлый старец – это просто смешно. Сражение при Скельне состоялось пятнадцать лет назад, и он уже тогда был в годах – его пришлось бы нести в Дрос на носилках.
– Возможно. Но отец возлагает на него большие надежды. Отец всегда преклонялся перед Друссом. Считал его непобедимым. Бессмертным. Сказал мне как-то, что это величайший воин наших дней. Сказал, что Скельнский перевал – победа одного Друсса, а он сам и все остальные находились там только для счета. Отец часто рассказывал мне эту историю, когда я была маленькая. Мы сидели у костра, вот как сейчас, и поджаривали хлеб на огне. И он рассказывал мне о Скельне. Чудесное было время. – И Вирэ умолкла, глядя на угли.
– Расскажи мне. – Рек привлек ее к себе и отвел волосы, упавшие ей на лицо.
– Да ты знаешь. О Скельне все знают.
– Верно. Но я никогда не слышал эту историю из уст очевидца. |