– Будь свидетелем, лорд Ментейт, – сказал Аллан, – что я дарю Эннот Лайл этот ларец и все, что в нем хранится. Это немногие драгоценности, принадлежавшие моей покойной матери. Пусть вас не удивляет, что большой цены они не имеют, – жена шотландского горца редко владеет дорогими украшениями.

– Но это же фамильные драгоценности, – кротко и смущенно произнесла Эннот, отстраняя ларец. – Я не могу принять их.

– Они принадлежат лично мне, Эннот, – прервал ее Аллан. – Моя мать, умирая, завещала их мне. Это все, что я могу назвать своим, кроме пледа и палаша. Возьми эти безделушки, мне они не нужны, и сохрани их в память обо мне.., если мне не суждено вернуться с этой войны…

С этими словами он открыл ларец и подал его Эннот.

– Если эти вещи имеют хоть какую‑нибудь ценность, – продолжал он, – располагай ими, они поддержат тебя, когда этот дом погибнет в огне и тебе негде будет приклонить голову. Но, прошу тебя, сохрани одно кольцо на память об Аллане, который за твою доброту отблагодарил тебя как мог, если и не сделал всего того, что бы желал.

Тщетно старалась Эннот Лайл удержать подступившие к глазам слезы в то время, как она говорила:

– Одно кольцо я приму от тебя, Аллан, как память о твоей доброте к безродной сиротке; но не заставляй меня брать ничего больше, ибо я и не хочу и не могу принять столь драгоценного подарка.

– Тогда выбирай, – сказал Аллан, – быть может, ты и права; остальное будет превращено в нечто более полезное для тебя же самой.

– И не думай об этом! – сказала Эннот, выбрав одно колечко, показавшееся ей самым малоценным из всех украшений. – Сохрани их для своей будущей невесты или для невесты твоего брата… Боже ной! – воскликнула она, глядя на кольцо. – Что это я выбрала?

Аллан бросил на кольцо быстрый взгляд, исполненный тревоги и страха: на эмалевом поле кольца был изображен череп над двумя скрещенными кинжалами. Увидев эту эмблему, Аллан так горестно вздохнул, что Эннот невольно выпустила кольцо из рук, и оно покатилось по полу. Лорд Ментейт поднял его и подал дрожавшей от страха Эннот.

– Бог свидетель, – торжественно произнес Аллан, – что твоя, а не моя рука поднесла ей этот зловещий подарок! Это траурное кольцо, которое моя мать носила в память о своем убитом брате.

– Я не боюсь дурных примет, – сказала Эннот, улыбаясь сквозь слезы, – и ничто, полученное из рук моих покровителей (так Эвнот любила называть Аллана и лорда Ментейта), не может принести несчастья бедной сироте.

Она надела кольцо на палец и, перебирая струны арфы, запела веселую песенку, бывшую в то время в большой моде, – неизвестно какими судьбами эта песенка, отмеченная всеми признаками изысканной и вычурной поэзии эпохи Карла Первого, попала прямо с какого‑нибудь придворного маскарада в дикие горы Пертшира:

Не в звездах вся судьба людей, Их жизни перемены, – Гляди, гадая, чародей, В глаза моей Елены.

Но не сули мне, звездочет, Измены и разлуки, Чтоб не изведать в свой черед Такой же горькой муки.

– Она права, Аллан, – сказал лорд Ментейт, – и конец этой песенки справедливо говорит о том, как тщетны все наши попытки заглянуть в будущее.

– Нет, она не права, – мрачно возразил Аллан, – хотя ты, столь легкомысленно отвергающий мои предостережения, может быть и не увидишь, как сбудется это знамение. Не смейся так презрительно, – продолжал он, – или, впрочем, смейся сколько тебе угодно, скоро твоему веселью будет положен предел!

– Твои пророчества меня не устрашат, Аллан, – сказал лорд Ментейт.