Островитяне мялись. Горыны не отставали. Они принесли подарки — самоцветные камни, колоды дикого меда. Послы говорили: пусть селяне Лосиного острова выберут женихов из молодых горынычей. Среди них есть хорошие, не замеченные в колдовстве. Девушки не пожалеют: их окружат любовью, будут во всем ублажать и служить, как горным принцессам.

За спиной у сватов островитяне давились от смеха — или делали вид, что смеялись. И обещали подумать: пусть приходят с Новой Луной.

И потом продолжали смеяться и подшучивали друг над другом: глянь-ка скорей на Вирту! Вылитая принцесса! А Гинра-то, наша Гинра чем не владычица гор? Но ближе к назначенной дате многие стали серьезны. И дочки были не прочь взглянуть на возможных мужей: вдруг и правда красавцы?

Однако в третий раз послы не дошли до селенья. Кто-то успел позаботиться, чтобы об их появлении стало известно охотникам — будто они угрожают жителям грабежом и хотят увезти из селения женщин.

Красноголовые вылетели из засады у самого спуска в долину и перебили всех, кто спустился с горы. И потом утверждали, что пришельцы были ворами. А кем еще могли они быть, колдовское отродье?

Сорок раз светила уступили друг другу, а горное эхо стонало, оплакивая убитых. После этого сватов в предгорья не присылали. Тех, кто живет в горах, посчитали ворами? Пусть будет так, как сказали: девушек начали красть.

Теперь красноголовым не требовалось объяснять, за что они жестоко убивают горынов: расставляют капканы, роют ямы-ловушки, развешивают удавки. Убивают нещадно старых и молодых, без вопросов и объяснений.

И Столб неоплатных долгов на границе горы с долиной стал покрываться зарубками.

— Дарилла хотела это услышать? — жрец почувствовал горечь.

Лицо Дариллы горело:

— И вы допускаете, чтобы горынов били, как диких зверей?

— Горыны думать не думают о народе Вершины. И они забыли про Вершинное Древо, — Тейрук почувствовал стыд.

— Но все же они остались частью горы Казодак?

— Горынов сейчас убивают в предгорьях — если они зачем-то покидают свои селения. Но войны пока еще нет. И нельзя нарушить хрупкое равновесие. — Даридан почувствовал, что говорит в пустоту. Дарилла его не слышит — так же, как Мукаран. Она думает о другом, лелеет тайную мысль. Пусть лучше прямо спросит…

— Значит, это охотники убили князя горы! Это они забрали драгоценные крылья! Дай мне людей, Даридан! Крылья надо найти.

— Каруни! Нас очень мало. А идти придется через земли макабредов… У нас нет лошадей, чтобы сражаться в Долине… и мы не можем оставить без защиты Вершину. — Тейрук казался себе ничтожнейшим пауклаком. Пусть бы лучше Дарилла бросила в него грязью. Она вынуждает его говорить такие слова!

— Ты хочешь меня убедить, что народ Вершины бессилен? Может, вы неспособны оседлать облакунов? Не тех, что кружатся в танце, а извергающих громы?

Даридан тяжело вздохнул:

— Однажды, когда макабреды подступили к самой Вершине, нам пришлось это сделать. Чем все это закончилось, лучше не вспоминать. Казодак сотрясалась от боли. Обвалы и камнепады случались ночью и днем. Погибло много людей среди жителей нижних гор. Да, Вершина опять сделалась неприступной. Но какою ценой? Если воины на облакунах пролетят над Лосиным островом, от него останутся только горящие пни. А в Долине живут не только красноголовые. Гибель людей и животных вряд ли обрадует Древо. Ему приятно смотреть на цветущие дали. Мы слишком сильны, каруни, и потому — бессильны.

Понимает она или нет? Даридану хотелось облегчить ее горе. Но горе бывает жгучим и не желает смиряться.

— Дарилла, наша забота — это Вершинное Древо. Мы обязаны ждать. Народ Вершины не станет множить горе и слезы.

Даридан не даст ей людей! и никак не поможет.