Суд происходил в большой низкой мрачной зале, куда набилось около восьмидесяти зрителей-студентов, остальные стояли на площади.

Морозов описывает суд:

«Мировой судья, надев свою цепь, начал вызывать одного за другим подсудимых, и они выходили и становились перед ним по очереди.

Обвиняемые студенты стали по одну сторону его стола, а несколько молодых мясников — по другую.

Судья стал задавать вопросы.

Никто из студентов не отрицал своего присутствия на проводах товарищей, а один из мясников, к нашему удивлению, даже заявил, что сожалеет о своем вмешательстве в драку, так как не знал, в чем заключается дело».

После трех часов допросов, речей обвинителя и адвоката (выступал известный Ф. Н. Плевако) судья объявил, что зачитывает приговор.

Зрители-студенты перешепнулись, условившись свистеть после последнего слова приговора — и бежать на площадь.

«Судья начал важно читать бумагу, — рассказывает Морозов, — и вдруг мы все с изумлением переглянулись. Вместо многих месяцев заключения, которых мы ожидали для своих товарищей, послышались одно за другим слова оправдан, и только в редких случаях: виновен в нарушении тишины и спокойствия на улице и подвергается за это двум-трем дням ареста».

Освобожденные и назначенные явиться под арест студенты вышли на улицу, их приветствовала толпа товарищей громкими и радостными криками и поздравлениями.

Однако Морозовым владели другие чувства, о чем он честно признается в воспоминаниях:

«И странная вещь! Я сам не понимал возникших во мне новых чувств! Удаляясь вместе с другими и рассуждая логично, я приходил к выводу, что здесь произошла полная наша неудача в революционном смысле. Мягкий приговор мирового судьи разрушил для нас возможность сделать большую политическую демонстрацию, о которой понеслись бы телеграммы во все концы России и за границу. Она, по моим тогдашним представлениям, сильно способствовала бы пробуждению окружающего общества от его гражданской спячки, а для царящего произвола была бы напоминанием о неизбежном конце. А между тем я внутренне весь ликовал. Как будто мы только что одержали большую победу! Как будто бы общество уже пробудилось!»

* * *

Слухи о привидениях, обитающих в Сухаревой башне, практически никогда не прекращались. Но однажды летом, в конце 1880-х годов, сразу несколько десятков людей в разные дни, вернее ночи, оказались свидетелями появления на крыше третьего яруса палат Сухаревой башни привидения.

Это был высоченный человек в военном мундире петровского времени, в треуголке, из-под которой спускались длинные волосы, с портупеей через плечо и шпагой на боку. Настоящий император Петр Великий!

После того как призрак Петра Великого в течение нескольких недель появлялся на Сухаревой башне, а московское сыскное отделение, обыскавшее башню, не смогло дать градоначальнику удовлетворительного объяснения происходящего, ему на помощь пригласили в Москву Ивана Дмитриевича Путилина — начальника петербургской сыскной полиции.

Хорошо знавший Путилина юрист и писатель А. Ф. Кони в своих воспоминаниях пишет о нем: «По природе своей Путилин был чрезвычайно даровит и как бы создан для своей деятельности. Необыкновенно тонкое внимание и чрезвычайная наблюдательность, в которой было какое-то особое чутье, заставлявшее его вглядываться в то, мимо чего все проходили безучастно, соединялись в нем со спокойною сдержанностью, большим юмором и своеобразным лукавым добродушием… Он умел отлично рассказывать и еще лучше вызывать других на разговор… К этому присоединялась крайняя находчивость в затруднительных случаях…

Прибыв в Москву, Путилин в одну из лунных ночей самолично увидел на крыше третьего этажа Сухаревой башни возле одной из украшающих крышу башенок, действительно, Петра Великого, фигура которого в лунном свете вследствие какого-то оптического закона вдруг приняла грандиозные размеры, а через минуту исчезла.