В конце зимы нам позвонила Мэй-Анна и сообщила, что выслала нам два билета до Лос-Анджелеса и что ждет нас в гости. Виппи Берд сначала отказалась, заявив, что Мэй-Анна и так достаточно потратилась на нас и что не надо было ей этого делать.

– Боже всемогущий, – возразила Мэй-Анна. – Послушай меня, Виппи Берд, если ты так и дальше будешь безвылазно сидеть в своей норе, ты станешь серой и старой, как прошлогодний снег.

– И растаешь по весне, – добавила я, потому что Виппи Берд держала трубку так, чтобы обе мы могли слышать Мэй-Анну.

– А ты, Эффа Коммандер, – отозвалась Мэй-Анна, – приезжай и побудь здесь, пока не распустятся цветы. Ты даже не представляешь, какие здесь в Калифорнии цветы!

Мы поблагодарили ее за приглашение, но ехать отказались.

– Но вы должны, вы просто обязаны, – настаивала Мэй-Анна. – Я прошу вас, ради меня! Разве вы этого не сделаете ради меня?

– Для чего мы тебе нужны, Мэй-Анна? – спросила я.

Она на минуту задумалась и ответила:

– Я хочу видеть моих настоящих друзей. Те люди, что меня здесь окружают, не очень-то обо мне беспокоятся, да и вообще им не стоит доверять. Тони на войне, а Бастер все время в разъездах, и мне не с кем просто даже поговорить. И иногда мне одиноко, невыносимо одиноко.

Мы с Виппи Берд уже знали, что значит чувствовать себя одинокой, так что мы еще раз обсудили этот разговор и решили, что не следует подводить Мэй-Анну, и послали ей телеграмму: «НЕСВЯТАЯ ТРОИЦА СКОРО СНОВА БУДЕТ ВМЕСТЕ».

Через две недели, в поезде, идущем в Калифорнию, я спросила Виппи Берд:

– Как тебе кажется, Мэй-Анна, когда говорила, что мы нужны ей, опять притворялась?

– Знаешь, Эффа Коммандер, иногда ты бываешь просто страшной дурой, – ответила Виппи Берд.

13

Поездка до Калифорнии не стоила нам с Виппи Берд ни цента – за исключением обеда в ресторане первого класса, обеда, вставшего нам в сумму, на которую можно было целую неделю прилично питаться у Геймера, уж поверьте мне, специалисту ресторанного дела. Правда, там были накрахмаленная скатерть, и белоснежные салфетки, и столовые приборы из настоящего серебра, так что подобная красота, возможно, и стоила отдельных денег. Я заказала куриную котлету, которую принесли вместе с хорошей порцией картофельного пюре, и мороженое в вазочке – точно так же, как у Геймера.

Покончив с обедом, мы сидели у окна и, словно две миллионерши, пили кофе с лимонным пирогом и наблюдали за проносящимися мимо нас пейзажами и скоплениями машин на переездах. Люди в машинах махали нам руками, и мы в ответ махали им, но больше всего нам нравилось слушать сигнал сирены, нарастающий по мере приближения к переезду, а затем постепенно исчезающий.

Но больше всего в поезде нам понравился клубный вагон, где можно было посидеть, вытянувшись в мягком кресле, полистать журналы и полюбоваться видами за окном. Мы с Виппи Берд уже знали, что в поезде и на вокзале журналы стоят гораздо дороже, чем в городе, и поэтому заранее запаслись достаточным их количеством. Еще мы знали, что ни в коем случае не надо покупать сигарет у носильщика на вокзале, потому что он будет ожидать чаевых, и поэтому взяли с собой целую упаковку «Лаки Страйк». Сидя в клубном вагоне, мы элегантными движениями, почище самой Мэй-Анны, прикуривали друг другу сигареты, подзывали проводника, заказывали ему коктейль «Манхэттен» и читали «Сатердей ивнинг пост» и «Тайм».

На второй вечер нашего путешествия мы снова после ужина пришли в клубный вагон, где один мужчина в одноцветном костюме-тройке заказал нам по стаканчику виски, чтобы, как он выразился, нам лучше спалось, и спросил, куда мы едем.