— Логично. Не думал об этом в таком ключе. Ладно, как хочешь. Я мигом.

Он вышел, оставив меня наедине со своими мыслями и Фырком, который тут же решил вставить свои пять копеек.

— Эй, двуногий! — он уселся на раковине из нержавейки и с уважением посмотрел вслед Артему. — А этот очкарик-то не промах! Записи ведет, анализирует, думать хочет! Не то что твои нынешние хомяки, которые только и умеют, что виноватых искать да в обморок падать! С этим, я смотрю, каши сваришь!

— Посмотрим, — мысленно ответил я. — Но ты прав. Думающий анестезиолог — это половина успеха любой операции. По крайней мере, я буду уверен, что мне в спину дышит союзник, а не потенциальная проблема.

Артем вернулся через пару минут с дымящейся чашкой в руках. Его лицо было сосредоточенным, он явно уже прокручивал в голове наш будущий разбор.

— Пойдем в ординаторскую, — предложил он. — Там у меня доступ к общей базе, сможем все данные на большом экране посмотреть.

— Идем.

Когда мы с Артемом, вооруженные чашкой дымящегося кофе (для него) и холодной решимостью (для меня), вошли в ординаторскую хирургии, там царила напряженная, почти неестественная тишина.

Вся оставшаяся троица «хомяков» сидела по своим углам, с невероятным усердием изображая бурную рабочую деятельность. Борисова, отгородившись от мира, склонилась над каким-то толстым медицинским справочником.

Величко что-то сосредоточенно строчил в своем блокноте, а Фролов, казалось, пытался силой мысли прожечь дыру в мониторе своего компьютера. Выключенного!

При нашем появлении все три головы синхронно, как по команде, повернулись в нашу сторону. Я проигнорировал их.

В глазах Величко и Фролова читался немой, испуганный вопрос: «Что случилось? Все плохо?». А вот во взгляде Борисовой на долю секунды мелькнуло злорадное любопытство. Кажется, слухи о нашей неудаче уже успели до нее долететь.

Она приоткрыла рот, явно собираясь отпустить какой-то язвительный комментарий, но я прошел мимо нее, даже не удостоив взглядом. Для меня ее сейчас просто не существовало.

Не было ни времени, ни желания тратить на нее свои ресурсы.

— Артем, выкладывай все, что есть, — я сел за свой компьютер и жестом указал ему на место рядом. — Открываем историю Кулагина. КТ, последние анализы, протокол анестезии — мне нужно видеть все.

Артем, кивнув, достал из своей папки толстую пачку распечаток и аккуратно разложил их веером на столе. Периферийным зрением я заметил, как «хомяки», привлеченные профессиональным любопытством, которое оказалось всех чувств на данный момент, начали медленно, почти незаметно, подтягиваться к нашему столу.

Делали они это как бы невзначай, делая вид, что просто идут за очередной папкой.

— Вот, смотри. Полный мониторинг всех витальных показателей, — Артем указал пальцем на длинный, расчерченный графиками лист. — Синим — давление, красным — пульс, зеленым — сатурация. Все в идеальном порядке, как по учебнику, до восьми часов тридцати двух минут. А потом, — он провел пальцем по листу, где синяя линия резко устремлялась вниз, — вот здесь. Обвал. Резкий, почти отвесный, и, на первый взгляд, совершенно беспричинный.

Я склонился над распечаткой, вглядываясь в цифры.

Артем был прав. Это не было похоже на стандартное осложнение. Давление не просто падало, оно рухнуло за полторы минуты, почти до нуля, и только его экстренные действия смогли вытащить пациента из этого пике.

Пульс, наоборот, взлетел до запредельных значений, пытаясь компенсировать падение.

— Что ты вводил ему непосредственно перед этим? — спросил я.

— Ничего, — Артем покачал головой и постучал пальцем по другой графе протокола. — Последний препарат был введен за десять минут до кризиса, стандартный миорелаксант.