Проходя мимо дома Варварихи, решил зайти к ней: там всё-таки оставался его чемоданчик, следовало его забрать. С хозяйкой попрощался очень душевно, сказал, что подыскал квартирку на берегу Дона, туда, дескать, и переберётся. Купил у Варвары напоследок один из её пуховых платков, чем несказанно её порадовал.

Антонин ждал Шумилова в условленном месте. Он выглядел очень встревоженным.

— Ну, как, всё ли в порядке? — обратился он к Шумилову, когда тот разместился подле него на козлах.

— День — что и говорить! — выдался очень тяжёлым, — вздохнул Алексей Иванович. — Но возникшие проблемы мы разрешили, полагаю, с минимальным для нас ущербом. Сейчас мы поедем ко мне, надо бричку поставить на место, да и кобылке необходимо отдохнуть, а заодно обсудим создавшееся положение.

По дороге в город Алексей рассказал Антонину о том, что увидел в доме колдуна: о детском черепе на столе, батарее бутылок с разнообразными настоями, о залитых водкой мокрицах, бычьем сердце над входом в дом, проткнутом стальными спицами. Затем, покончив с описательной частью, перешёл к анализу:

— Хёвинен нам прекрасно объяснил, чем именно руководствовалась Александра Егоровна, потребовавшая повторного судебно-химического исследования. Дело тут вовсе не в её невиновности, а в брутальном расчёте: она знала, что яд, который дал ей Блокула, — биологический токсин, его невозможно определить современными средствами. То есть это никак не мышьяк. Она справедливо полагала, что экспертиза не найдёт того, чем она Николая не травила. Поэтому, когда мышьяк был всё же найден при повторной экспертизе, она, полагаю, пережила чтото сродни шоку.

— Мне тоже непонятно, откуда взялся мышьяк? — спросил Антонин.

— Версий несколько. Первая и наименее достоверная: мышьяк действительно попал при вскрытии, в силу того, что аптекарь перепутал банки с мышьяком и сулемой. Я в эту версию не верю. Объяснение притянуто за уши. Такое совпадение: отравление человека и ошибка аптекаря! Это слишком. Версия вторая, куда более достоверная: Александра Егоровна действовала не одна, существовал второй отравитель, который ничего не знал о её намерениях. Этот неизвестный убийца предпринял попытку отравления одновременно с Александрой Егоровной и независимо от неё. Подозреваемых несколько: мать Александры Егоровны, её любовник Резнельд и, наконец, сестрица любовника. Каждый из них мог иметь собственный мотив убийства Николая. Третья версия: техническая, так сказать, ошибка отравителя. Возможно, Хёвинен при изготовлении яда использовал посуду, хранившую следы мышьяка, может, сама Александра Егоровна допустила небрежность… У неё ведь хранился в доме мышьяк, не следует это забывать! Трудно сказать, в силу чего возникло такое загрязнение, но этой версией пренебрегать нельзя. Она, кстати, представляется мне даже более достоверной, нежели ошибка аптекаря, выдавшего мышьяк вместо сулемы.

Какое-то время они ехали молча, затем Шумилов продолжил свои рассуждения:

— В происшедшем меня удивляет следующее обстоятельство: почему Александра Егоровна сопротивлялась первому вскрытию, на котором настаивал доктор Портуталов? Ведь на тот момент никто не вёл речь ни об отравлении, ни о судебно-химическом исследовании. По сути дела, неумное поведение вдовы и её глупейшие обвинения Португалова в вымогательстве не только сделали вскрытие неминуемым, но и привлекли опасный интерес к смерти Николая!

— А мне как раз-таки это очень понятно. Надо знать Александру. При всей своей нахальности и желании непременно поставить на своём, она мыслит довольно примитивно и действует непредусмотрительно. В ней причудливо сочетаются хитрость и глупость! Когда она столкнулась с сопротивлением Португалова, то действовать дипломатично не смогла просто в силу склада характера; ей вожжа под хвост попала, дескать, как так, он мне перечит, да я сейчас его в бараний рог согну!

— Пожалуй, я соглашусь с вами, — отозвался Алексей.