Минуты через три я спросил Риту:

– Сердечных капель или, лучше, успокаивающего нет? Я по‑английски ни бум‑бум, а она ему еще час не даст сказать…

Ухмыльнувшись, Скуратов сказал:

– Она объясняет, что бриллианты – это фамильная реликвия…

Ну да, ему хорошо – он ведь только экзамены в адъюнктуру сдал.

А американка не замолкает ни на мгновение.

– Колье было подарено миссис Канингам в день конфирмации, – врезался наконец в синхронный перевод лощеный паренек. С акцентом говорит паренек.

Американка, не снижая темпа изложения, вдруг заплакала, и лицо ее мгновенно стало старое, мятое, в красных пятнах.

– Она никогда его не снимала, – объяснил Скуратов. – Это старые бриллианты из Африки…

– …Колье подарила бабушке мисс Каннингам, урожденной Ван ден Гейт, ее жених лорд Мауктботтен, – включился переводчик. – Лорд Мауктботтен был военно‑морским атташе Великобритании в Вашингтоне…

Скуратов, с трудом сдерживая смех, переводит мне:

– Впоследствии их помолвка расстроилась из‑за того, что лорд был протестантом, а Ван ден Гейты – убежденными католиками…

– Зря смеешься, – негромко сказал я ему. – Можно сказать, из‑за религиозного фанатизма не сложилась жизнь, а мы имеем это головоморочение…

– …Колье было куплено в свое время в Лондоне, на аукционе в салоне Сотби, – пока что гнал подстрочник переводчик.

– Е‑мое! – восхищенно воскликнул Задирака. – Во дает! Полный сикамбриоз!

Махнул рукой, отошел и стал рассматривать американский автомобиль, спросил что‑то у шофера и сразу начал объяснять ему, что американские лошадиные силы меньше наших.

Я подмигнул Скуратову, и он решительно перебил американку:

– Джаст э момент! Уан минэтс оф…

– Как выглядело колье? – спросил я.

– Хау ду бриллиентс лук? – нырнул Скуратов, как в реку, в нескончаемый рассказ мисс Каннингам.

И как столб брызг и пены, вопрос выплеснул новый поток слез и слов.

– Если я правильно понял, – сказал Скуратов, – это платиновая ветка с бриллиантовыми цветами…

– Где она гуляла в парке? – попытался спросить я.

Пошли долгие мучительные объяснения. Рита спросила меня:

– А как же Юнгар будет искать металлический предмет?

– У металла есть запах, просто его обычные собаки не улавливают. А Юнгар нам столько гильз, ножей, ключей и монет перетаскал – хватило бы на целый трактор!

Одинцов посмотрел на меня и сказал:

– Металл! Юнгар, металл! Ищи! Ищи!

И служебный пес пошел. Он размотал на всю длину лонжу и за это время набрал скорость, а Одинцов тронулся с места плавно и быстро, без рывка, и в следующее мгновение они превратились в единое целое – человек и зверь, они мчались легко и быстро, в них не было никакой напружки, казалось, что земля сама отталкивает их ноги для следующего стремительного прыжка. Они летели ровно и неутомимо, и окружающее для них сейчас не существовало, они целиком были в азарте поиска.

– Красиво как! – сказала Рита, глядя на растворяющиеся в сумерках их силуэты.

– Да‑а, они оба молоды, сильны и добры, – задумчиво сказал Халецкий. – Как первые существа на земле, они не знают усталости, и это прекрасно!

Я присел на пенек, закурил и, глядя на Скуратова, который бойко разговаривал с американкой, заметил Рите:

– Служебные собаки живут гораздо более интересной жизнью, чем их домашние собратья… Но они платят дорогой ценой за это…

И снова из сгущающейся темноты близко от нас появились Одинцов с Юнгаром.