И вот сейчас, после ее смерти, черед настал: везде идут по миру конференции «Цветаева в <нрзб>», и в Советском Союзе миллионы людей ее читают – и обожают! И снова Эренбург, он ее открывает, он пишет о ней статью, снова соединяет цепь времен. Какой-никакой человек, а действительно, он соединял цепь времен. Он сказал нам тогда: настало такое время, когда вы, перепрыгивая через своих отцов, даете руку дедам, соединяетесь с ними. То есть молодые писатели шестидесятых годов, отвергая пятидесятые, сороковые годы и тридцатые даже частично, пытаются соединиться с русской авангардной традицией двадцатых годов, понимаете? С так называемыми «золотыми двадцатыми» годами.

Вот еще один поэт, который после выхода этого сборника был в центре критики. Его имя Яков Аким, сейчас я его найду. Любопытно, какую он выбрал себе судьбу: оказавшись тогда в самом центре литературной борьбы, он предпочел уйти, не стал активным человеком и всю жизнь – я его хорошо знаю – провел, зарабатывая свой тихий литературный хлеб всякими детскими рассказиками, стишками и тихо попивая коньяк в ресторане Дома литераторов. Год за годом, десятилетие за десятилетием, а начинал он как один из плеяды вот этой самой бунтующей литературы, здесь он в стихах упоминает уже и расстрелы:

«Разве умирают как в романах, пригласив парторга в кабинет?» – это он вспоминает советские сталинские романы, а самая большая критика была по поводу его стихотворения «Слепой в метро», где описывается слепец, старик, который оказался в метро по соседству с девочкой, которая везла саженцы берез, и он почувствовал запах весны: запах, опять весна, опять, видите, весна, и эта девочка берет его под руку и ведет на эскалатор, и они поднимаются, и слепцу кажется, что когда кончится эскалатор, то он прозреет. Таков сюжет этого стихотворения. Опять тема весны, девочка, саженцы, слепой прозреет – можно сразу предположить, что имеет в виду автор, и можно его бить. Сейчас я напишу его имя (пишет). Вот, Яков Аким.

Есть здесь также статья того самого Марка Щеглова, некролог на которого закрывает этот сборник. Он пишет о современной драме, и мы ясно видим с первых же страниц, какие он отстаивает эстетические и этические принципы, это критика двадцатого съезда и попытка преодоления догматического эстетизма.

Но самым главным, я бы сказал, центральным, ударным моментом этого сборника оказался рассказ Александра Яшина «Рычаги», сейчас несколько более подробно о нем. Александр Яшин (пишет). «Рычаги», как по-английски рычаг?

(Реплика из зала: Lever.)

Lever? «Levers»? Вы знаете идею рычага Архимеда – если была бы точка опоры, то тогда с помощью рычага он перевернул бы Землю. Поэтому так и называется этот короткий рассказ, в художественном отношении добросовестный, не блестящий, но вполне хорошо написанный, но никаких, так сказать, пластических находок нет… Как осуществляется литература? Новое имя, новый писатель? Осуществляется либо каким-то художественным открытием, пластическим открытием, открытием новой формы, либо открытием нового героя, новым острым социальным ходом, резким столкновением, сюжетом, открытием нового характера, скажем, как Солженицын открыл Ивана Денисовича, либо как Александр Яшин открыл ситуацию саму по себе кризисную.