— Присматривал, когда я был маленький, — возразил Ник и пожал плечами. — Сейчас я вырос.

Он чуть было не улыбнулся, вспоминая далекое детство, когда Алан еще был здоров и он даже не думал, что с братом может что-то случиться. Алан учил его читать и рассказывал бестолковые сказки на ночь, водил за руку через улицу.

Теперь все было по-другому. Они заботились друг о друге. Они были командой. По крайней мере, раньше: Ник не вполне понимал, какое отношение к заботе имели тайные письма и фотографии.

— Что не так? — спросила Мэй.

Ник посмотрел на нее. Она недоуменно морщила лоб. Ник протянул руку, обмотал прядь смешных розовых волос вокруг запястья и неторопливо улыбнулся ей, вызывая ответную улыбку.

— А что могло случиться?

Он знал, к чему все шло, и по спокойному взгляду Мэй видел, что она тоже об этом догадывается. Для него это было точкой опоры. Все эти незнакомцы в доме, девичьи слезы, мальчишеские бредни о сочувствии, вранье Алана выбивали почву из-под ног. Хорошо было снова стать в чем-то уверенным.

— Значит, — произнесла Мэй. Несчастный комочек на кровати развернулся, потянулся. — Тебе не бывает страшно?

— Нет.

— И одиноко не бывает? — Она улыбнулась, обнаружив ямочку на щеке.

Ник наклонился к ямочке и вдруг вспомнил об Алане и выпустил розовый локон.

— Нет, — твердо ответил он. — У меня есть брат.

Мэй озадаченно пригляделась к нему, словно пытаясь понять, что вызвало такую перемену настроения. Хорошо хоть плакать больше не собиралась. Нику стало немного легче, но больше всего он хотел сейчас куда-нибудь смыться. Он не хотел видеть девчонкиных слез и не хотел переходить дорогу Алану.

— Постой, — окликнула Мэй, когда он направился к двери. Ник оглянулся. — Спасибо, что зашел. Я подумала… Алан сказал, может, тебе понадобится помощь с уроками.

Она смотрела вопросительно. Ник радовался, что обошлось без сцен. Что ж, неудивительно: чтобы Алан перестал донимать его учебой, пары меток маловато. Ник пожал плечами и сказал:

— Само собой.

Через несколько минут он оказался на полу в гостиной перед низким столиком, ссутулившись, будто унылый гриф. Ему задали сочинение по какой-то дурацкой книжонке про какую-то безмозглую девицу, чьи заботы были незначительны, а жизнь — бессмысленна, потому что жила она слишком давно. Обычно с подобной чепухой ему помогал Алан. Мысль о том, что он наверху, занят бог знает чем, не давала покоя, а книжная девица все только усугубляла.

Когда вошла Мэй, Ник бился над развязкой любовной линии. Мэй села по-турецки рядом со столиком и взяла книгу в руки.

— Ну, и в чем сложности?

Правильный ответ был бы «во всем», но Ник решил быть конкретнее.

— Эта идиотка возвращается к тому, кто ее обманул, хотя знает, что никогда больше ему не поверит. И что, спрашивается, я должен об этом писать?

Мэй задумчиво откинулась назад, слегка выгнув спину.

— Может, она и не хочет доверять ему полностью. Может, ей нужно немного риска.

— А может, она просто дура? Хотя тут тоже много не сочинишь.

— Может, тебе станет яснее, если я зачитаю важные места, — предложила Мэй и стала читать.

Ее голос был спокойным и приятным. Она, видимо, имела какие-то собственные представления о важных местах. Проведя три дня в доме, Мэй догадалась, что Нику не нравится читать. Может, она и любила сбегать на всякие подростковые сборища, но ума ей было не занимать — совсем как Алану.

Когда свет вот так падал на ее дурацкие волосы, они казались бледно-розовыми.