Общее у этого транспорта — полная невозможность повлиять на процесс движения и полная необходимость строго следовать режиму, не отставая от распорядка даже мысленно. От этого пассажир всю дорогу живет с ощущением, что в любой момент может явиться погонщик каравана и ударить хлыстом за нарушение какого-то пункта неведомой инструкции. И будет в своем праве. Пока что транспортный деспотизм проявлялся всего лишь в запертом клозете, но я знала, что впереди, насколько позволит путь до Ельца, нас ожидают побудки, централизованное включение и выключение света в вагоне и прочие атрибуты типично армейского графика, о котором мне часто рассказывали отслужившие френды с плохо скрытой nostalgie.
Я пока стала глядеть в низкое вечернее небо, больше похожее на брезентовую крышу в маскировочных пятнах облаков, растянутую над Москвой. Крыша держалась прочно, а затем поехала, все ускоряясь. Вскоре под полом начали вызывающе лязгать колеса — им было все равно, где лязгать, хоть в сидячем вагоне, хоть в люксе. Я прошла по вагону, но клозеты оказались все еще заперты. Поинтересовавшись у скуластой проводницы, когда они откроются, я получила равнодушный взгляд и процеженное сквозь зубы «ждите…» Ничего иного я и не ждала даже в люксе. Вернувшись в купе, я посмотрела на Дашу в упор:
— Даша, я вижу, вы чем-то расстроены. Что случилось?
— Да так, — тут же с охотой отмахнулась Даша. — Прочитала в интернете одну статью сегодня.
— В интернете? Это зря.
— Наверно, зря, — согласилась Даша. — Но об этом надо знать!
— О чем?
— О бельках.
— О чем?! — Я отбросила челку и посмотрела на нее.
— Это маленькие тюлени! — с готовностью затараторила Даша. — Была статья об их промысле, с фотографиями, как их убивают!
— Matka bozka! — вырвалось у меня.
— Это надо видеть! Я пришлю ссылку! Там такие…
— Ну, диктуйте свою ссылку… — Я вынула смартфон.
Несколько долгих минут процессор соревновался в слабости с интернет-волнами, но наконец стали появляться фотки.
— Дарья, но ведь этой статье пять лет… — вспомнила я.
— Правда? — растерялась Даша, но быстро опомнилась: — А ничего не изменилось! По-прежнему идет промысел!
Я посмотрела на нее с удивлением.
— Дарья, а ведь позавчера на наших глазах под троллейбусом погиб живой мужик, почти что наш с вами знакомый. Вы так не переживали. В чем дело? В фотках, сделанных умелой рукой? Хотите, найдем в сети позавчерашние — из-под троллейбуса? Наверняка их уже размазали по ютубам и блогам все те dickheads, что толпились вокруг с мобилками…
Дарья помотала головой.
— Тут несчастный случай, а там — убивают беззащитных. Там идет промысел! Вы, Илена, не поймете…
Промысел… Я задумалась. Колеса поезда всегда навевают на меня какое-то философское состояние.
— Почему не пойму? Мне тоже очень неприятно читать эту статью и видеть эти фотки. И мне очень жалко бельков. Честно. А кому их не жалко? Всем жалко. Разве нормальный человек станет голосовать за убийство белька? Вопрос в другом. Скажите, Дарья, вы об этом мне здесь, в купе поезда, рассказали для чего? Чтобы испортить мое настроение окончательно? Чтоб я тоже сидела и плакала над судьбой бельков? Или думаете, что я могу как-то повлиять на этот промысел?
Она помотала головой.
— Может, вы хотели услышать мое мнение?
— Конечно.
— Ну, тогда слушайте, Дарья, вот вам мое мнение. Это все очень печально и трогательно. Но только если рассуждать о бессмертном человеке, который оборвал жизнь бессмертного белька. |