Клуб был дерьмовым местом, обыкновенной забегаловкой со стриптизом, но управляющий мечтал превратить его в заведение с рок-музыкой. Клиенты приходили поглазеть на голые сиськи, а им предлагали каких-то не слишком заводных англичан. С этим надо было что-то делать. Поначалу в зале сидело по два-три человека, не больше. Мы уж думали, нас вот-вот турнут. Но слухи расползались. Все-таки мы были диковиной. Играть полагалось по семь-восемь часов подряд. Приходилось растягивать песни. Помню, что одну из композиций Рэя Чарльза мы мурыжили чуть ли не целый час. И пили как бездонные бочки. Выступали в задницу пьяные. Чтобы не свалиться, начали глотать амфетамины. Ели прямо на сцене, а один раз я даже напустил в штаны, но не бросил гитару. Надравшись, я обзывал зрителей нацистами. Кричал «Хайль Гитлер». Они такого не ожидали. Волшебство омрачала одна проблема: Пол считал, что Стю не тянет. Но я не хотел вмешиваться в их разборки. Один раз они подрались прямо на сцене. А зрители решили, что это часть шоу. Что было вполне логично.

Мы там здорово повзрослели. За несколько недель я как будто прожил десять лет. Но особенно мы продвинулись в музыке. Осознали, что и в самом деле здорово играем. Первое время мы выступали под какими-то дурацкими именами. Пол звался Пол Рамон. Джордж превратился в Карла. Я — в Долговязого Джона. Но вся эта бредятина продолжалась недолго. Мы уже были «Битлз». И народ повалил. Я ощущал, что происходит что-то мощное, рождаются какие-то электрические токи, которые уже не остановить. В том же самом квартале выступала куча английских групп. В одной из них играл Ринго. Мы, кстати, тогда и подружились. Что не отменяло соперничества. Мы стремились стать лучшими. Да мы уже и так были лучшими. Хотя обстановочка была еще та. Каждый вечер нам приходилось бороться с залом, в котором сидели пьяные горлопаны. И стараться увести их за собой, в мир своей музыки. Сделать так, чтобы они наконец заткнулись.

Один официант рассказал нам, как чистит карманы пьяным матросам. И нам тоже захотелось попробовать. И вот как-то вечером мы нашли себе объект. Каждый раз, вспоминая об этом, я обливаюсь холодным потом. От страшной жестокости, на грани убийства. После концерта мы присели за стол к нашему морячку и стали пить вместе с ним. Парень был симпатичный, правда симпатичный, платил за нас и хвалил нашу музыку. Когда он расплачивался, я заметил, что бумажник у него битком набит деньгами. И я сделал остальным знак, что надо им заняться. Мы вышли на улицу. Пол с Джорджем сдрейфили, так что провожать в темноте парня остались мы с Питом. Парень не сделал нам ничего плохого, но мы хотели завладеть его баблом. Нам вечно не хватало бабла. Я уже с трудом представляю себе, в каком тогда был состоянии. Каждый за себя, жизнь говно, и не фиг было совать нам под нос свои бабки.

Мы пересекли скудно освещенную парковку. Пора. И мы набросились на него. Я помню его взгляд. В нем сквозило искреннее изумление. Мы били его ногами в живот. Он умолял нас перестать, но мы продолжали его бить, просто так, без всякой причины, как будто сошли с ума. Я говорю «мы», хотя на самом деле бил в основном я. Меня переполняла бешеная ненависть, и эта ненависть рвалась наружу.