|
Когда Лакост вернулся из Парижа, было ясно, что людей нужно немедленно снимать с корабля. Я выслал силовые гравилеты, чтобы поднять их черепаху над опасной зоной. Они ответили, что поднимаются сами, и отослали наши машины. Их корабль медленно пошел вверх. Тогда‑то и вернулась Илль. Лакост показал ей на экран, на котором четко виднелось озеро. Если бы эти мальчишки видели то, что там творилось, они вряд ли стали бы рисковать. Но они положились на свою развалину и она, не поднявшись и на сто метров, снова опустилась на дно ущелья. Я приказал им немедленно покинуть корабль и выслал мобили, которые все равно уже не могли успеть. Я не заметил, как Илль вышла.
Джабжа говорил так, словно все это случилось давным‑давно, и он теперь с трудом, но обстоятельно припоминает, как это произошло. – Но это заметил Лакост. Он вылетел следом. – Лакост? – Да, Лакост, – ответил он, и я понял, что он этим. хотел сказать. – Но ее мобиль был одноместной спортивной машиной. Догнать его было невозможно. Когда она подлетала, поток воды уже несся по ущелью, и рев его был слышен этим… Я видел, как она выскочила и впихнула их в свой мобиль, и он с трудом поднялся. Лакост долететь не успел. Я поднял на него глаза. – Да, – сказал он. – Мы с Туаном это видели. – Но разве не может… – Это была стена воды десятиметровой высоты. Вода, крутящая глыбы камня и вырванные с корнем деревья. Корпус старого корабля треснул, как яйцо. Двигатель нейтрогенного типа работал на холостом ходу, когда защита полетела к чертям и… можно догадаться, что там творилось. Лакост был совсем близко. Взрыв разбил его мобиль о скалы. – Где он? – В Женевской клинике. – Выживет? – Должен. – Это – все, Джабжа? – Это – все, Рамон. Я вскочил. – Сиди. Люди из Мирного должны прибыть через час. Нас сменят. Мы сидели молча. Туан не возвращался. Легкий гул наполнял огромный конусообразный зал. Иногда на пепельных экранах проносились черные стремительные капли – это мчались мобили, посланные автоматическим командиром. И сколько бы их ни улетело, на выходе все равно стоял очередной корабль, готовый ринуться туда, где нужна помощь. И еще сидели два человека, спокойные и безразличные с виду. Их очередь – тогда, когда бессильна будет самая совершенная, самая современная машина. Тогда один из них встанет и улетит. И, если нужно, следом полетит второй. Но пока этой необходимости не было. Не появилась она и тогда, когда, наконец, прибыли четверо молчаливых, сдержанных парней, одетых в рабочие трики. Джабжа говорил с ними вполголоса. Потом подошел ко мне: – Останешься здесь? Я покачал головой. – В Егерхауэн? Я, кажется, усмехнулся. – Но только не ТУДА. У твоего мобиля нет защиты. – Не бойся. Я просто полечу… – я неопределенно махнул рукой куда‑то вниз. – И потом я должен попасть на этот остров… Как его? Не имеет значения. Комитет «Овератора». – Ты должен? – переспросил Джабжа. – Я должен жить так, как жила она. А она знала. Если я не сделаю этого, я буду считать себя трусом. – Ты никогда не будешь трусом, Рамон. Иначе она не любила бы тебя. – Ты знал?.. – Я видел. Мы вышли на площадку. Два мобиля стояли, как сторожевые псы, готовые прыгнуть в темноту. – Тебе действительно нужно узнать это? – медленно, взвешивая каждое слово, проговорил Джабжа. Я не ответил. Джабжа кивнул и направился к мобилю. – Ты тоже летишь? – Я к Лакосту. |
