Нолис утверждал, что никакой это не дельфин, так что мы отправили Мирто за дедушкой.
— Конечно, это дельфин, — подтвердил он, только взглянув. — Затем спросил нас: — А вы знаете историю про дельфина и Ариона?
Никто не знал. Тогда дедушка отвел нас чуть подальше, туда, где нависающие скалы и сосны отбрасывали густую тень на песок, и рассказал про Ариона. Арион был певцом (в древние времена, разумеется, потому что дедушка знает истории только о «древних») и плыл как-то раз на корабле. Моряки решили обокрасть его и вышвырнуть в море. Тогда Арион попросил разрешить ему спеть, прежде чем его бросят в воду.
Взял он свою кифару, спел и прыгнул в море. Однако к нему подплыл дельфин, который был настолько очарован его песней, что взял Ариона к себе на спину и вез до тех пор, пока не показалась суша. Там он певца и оставил. И этой сушей был наш остров.
— Итак, хорошо бы, чтобы вы это запомнили: первым жителем нашего острова был Арион.
Но на каком именно пляже оставил дельфин Ариона, не знал даже наш дедушка. А вдруг это произошло в Ламагари?!
— А я знаю, что дельфинам нравится музыка, — сказала Артеми. — Как-то вдалеке шел катер, и было слышно, как там играют на гитаре и поют. А за ним целая стая дельфинов плыла.
Нолис сел верхом на мертвого дельфина и начал петь. У него такой красивый голос, что точно очаровал бы дельфина, будь он жив. Никос пообещал Нолису, что, если все будет не так черным-черно, как пока кажется, он возьмет его с собой в Афины и устроит в школу и в консерваторию.
Не знаю, что с этими взрослыми такое, всё твердят и твердят: «Дела как сажа бела». Каждый вечер, когда папа возвращается с работы, дедушка спрашивает его:
— Какие новости?
— Темна вода во облацех, — отвечает папа.
— Не могу поверить, что дело идет к диктатуре, а ты? — снова спрашивает его дедушка.
— Все хуже и хуже становится, я же вам говорю, — отвечает папа.
— Король этого не допустит, — встревает в беседу тетя Деспина.
Тогда взрослые начинают ругаться почище нас, споривших, кто первым полезет в бочку. Когда мы спросили дедушку, что такое «темные дела», он сказал нам: это значит, демократии приходит конец. Не «золотому веку» Перикла, но нашей, сегодняшней. А потом произнес древнее изречение, но такое древнее, что мы ни слова не поняли.
Так что, когда наша кошка родила двух котят — одного темно-темно-серого, а другого белого, — мы с Мирто назвали их Темный и Демократия. Дедушка очень смеялся, когда мы ему рассказали, а тетя Деспина разозлилась:
— Это мы виноваты, что болтаем лишнее при детях! Взрослые нас только еще больше запутали (впрочем, как всегда). Мы поняли только одно: если дела будут не как сажа бела, то Никос возьмет Нолиса с собой. И если Нолис вообще ждал кого-то в этом году, то это нашего двоюродного брата.
Когда нам надоело играть с дельфином, мы снова пошли к бочке, а потом на камни и снова на песок. И чего только мы не делали в этот первый день в Ламагари! Словно нам уже скоро уезжать, и нужно все успеть. Мы собирали крабов, ракушки и даже набрали целую корзину морских ежей. Мы разбивали их панцири снизу, как нас учила Артеми, и высасывали икру, не задевая колючки.
К вечеру мы еле на ногах держались от усталости, и, когда тетя Деспина сказала: «А ну, вперед, мыть ноги», мы хотели только одного — стать детьми из лачуг, которые ложатся спать с немытыми ногами.
Пока мы с Мирто мылись, мы немного взбодрились, и не успели улечься, как тут же сцепились друг с другом, и всё из-за того, какое имя дать нашей бочке. Я очень хотела, чтобы ее назвали «Дэвид Копперфильд»…
— Глупости! — бушевала Мирто. |