|
Я должна поговорить с ним. – Не значит ли это, что мне все же удалось заронить зерна сомнения в твою голову? – Да, черт возьми, – сказала она, оборачиваясь к Рейфу. – А сейчас я должна дать ему возможность объясниться. Рейф опустил ноги на пол, решительно отбросив покрывало. Впившись в нее взглядом, он спросил: – А что, если удовлетворительного объяснения не последует? – Тогда не знаю. – Плечи ее поникли. – Честное слово, не знаю. – Из гостиной позвони, чтобы подали завтрак, – бросил он. – Я приду туда минут через пятнадцать. Мегги хотела было возразить, но он оборвал ее, заявив: – Ты не уйдешь, пока не поешь. Потом я сам отвезу тебя к Андерсону. Мегги даже не знала, что сказать: удивиться ли, возмутиться или покориться его властному тону. – Если думаешь, что я позволю тебе появиться в таком виде на улице одной, – заявил Рейф, прищурившись, – то глубоко ошибаешься. Имей в виду, каждый день в Париже погибают по меньшей мере двое. Вот и позавчера на той же площади обнаружили два трупа. Кстати, – вспомнил он, подавая ей маленькую бутылочку со снадобьем, – доктор оставил это для тебя, сказав, что наутро ты проснешься с дьявольской головной болью А теперь, будь добра, выйди, пока я оденусь. Не ожидая, когда она уйдет, Рейф встал с постели, великолепный в своей наготе. Понимая, что может не совладать с собой и броситься обратно в постель, презрев все условности, Мегги быстро отвернулась и пошла к двери. Только сейчас она почувствовала, что голова у нее действительно раскалывается, и поэтому в гостиной сразу же приняла лекарство. Как жаль, что сердечная боль не излечивается так же просто, как головная. Рейф побрился сам, без помощи слуги. Нет, не благодарности и не извинений ждал он от Мегги. Совершенно по идиотски мечтал о том, что она немедленно словно по волшебству влюбится в него. Но когда, проснувшись, увидел ее, сжавшуюся в клубочек на подоконнике, совсем как ежик, ощетинившийся колючками, Рейф понял, что чуда не произошло. Непроизвольно надавив на ручку бритвы, Рейф почувствовал острую боль. Из пореза в фарфоровую чашу с водой капнула кровь. Надо быть повнимательнее, не хватает только по неосторожности перерезать себе горло. Прижав к ранке полотенце, чтобы остановить кровь, Рейф спросил себя, какого дьявола он так распереживался. Да, Мегги. В ней все дело. До сих пор он считал себя человеком разумным, и в парламенте, и в кругу друзей Рейф славился тем, что всегда мог найти приемлемое решение, устраивающее всех. И в то же время, когда в маленькой комнате австрийского посольства увидел Мегги, все пошло кувырком. За последнюю неделю он терял терпение чаще, чем за последнюю дюжину лет. Оказывается, единственной причиной его всегда ровного поведения было отсутствие в жизни той, кто бы значил для него достаточно, чтобы потерять над собой контроль. В таком состоянии он не мог предстать перед Марго, поэтому заставил себя сделать глубокий вдох и столь же глубокий выдох, чтобы успокоиться. Она была с ним абсолютно честна, и у него нет права злиться на нее за это. Нельзя вести себя как обиженный школьник. Рейф положил полотенце. Кровотечение остановилось. Мегги должна была прийти в себя после пережитого, и он сделал все, чтобы помочь ей в этом. Вероятно, нужно гордиться, что его усилия привели к столь блестящему результату. И он гордился. Чертовски гордился. К тому времени как Рейф присоединился к Мегги в гостиной, он уже вполне овладел собой. Это был тот герцог, каким его знали друзья и знакомые. Мегги бросила на него тревожный взгляд и удовлетворенно вздохнула. Что же, цель достигнута, Рейф, оказывается, еще может производить впечатление выдержанного человека. Они поговорили ни о чем за кофе с рогаликами, продолжив светскую беседу в экипаже по дороге к Андерсону. |
