|
И еще, британский агент мог быть убит из за того, что слишком близко подошел к Ле Серпенту. – Или из за того, что не поделил с кем то женщину, – усмехнувшись, продолжил полковник. – Шпионы никогда не относились к людям чести. Впившись глазами в Элен, Ференбах спросил: – Возвратимся к главному: вы не ответили на самый важный вопрос. Почему именно вы пришли сюда, чтобы обвинить меня? Да, вопрос действительно трудный. От волнения у Элен вспотели ладони. – Я в некотором роде связана с английской разведкой, и меня привлекли к расследованию. – Так значит, вы, мадам, шпионка, – брезгливо констатировал полковник. – Или термин не тот? Шпионить просто один из способов торговать собой, и, насколько я знаю, женщины, подвизающиеся на этом поприще, не брезгуют ни тем, ни другим способом заработать. Элен ожидала подобной реакции, но не в столь грубой форме. – Я никогда не торговала собой, полковник. Ни так, ни по другому, – резко сказала она. – Вас мог допрашивать и другой человек, но я вызвалась добровольно. – Но почему? – Ференбах всем корпусом подался вперед. – Еще раз спрашиваю, почему? – Вы знаете, почему, – тихо ответила Элен, стараясь придать взгляду всю теплоту и искренность, на которую была способна. В холодновато голубых, как арктический лед, глазах полковника отразилась боль. Прошептав что то по немецки, он отвернулся к шкафу. Со своего места Элен разглядела названия книг. Труды по философии и истории, несколько томиков Вергилия и Аристотеля, и все на языках оригинала. Полковник был разносторонне образованным человеком. – Вы говорите намеками, мадам Сорель, – сдавленно произнес он. – Я выражаюсь предельно ясно, хотя, быть может, язык, на котором я говорю, вам не знаком. Элен встала и отошла в другой угол комнаты, подальше от полковника. – Если вы даже не захотите это признать, между нами с первой же встречи возникло чувство. Ференбах резко обернулся и заговорил горячо, запальчиво: – Да, признаю! Вы меня возбуждаете, как кобылица возбуждает коня. Вы тоже это чувствуете, иначе бы не флиртовали со мной, как сейчас. Неужели в этой войне перемерло столько французов, что вы не можете найти себе любовника среди них? Или хотите, чтобы я распростер вас прямо здесь, на ковре, и сделал с вами то, что союзники с Францией? Элен побледнела как полотно. Она ожидала от Ференбаха подобного, понимая, что жестокость является лишь отражением его чувств к ней. Пусть так, но оставить без внимания подобную грубость она не могла. – Если бы мне был нужен блуд, я бы легко нашла того, кто не стал бы меня оскорблять. – Тогда зачем вы здесь, мадам? – почти неразборчиво произнес он, но глаза его при этом были еще туманнее слов. – Я хочу, – тем же мягким, доверительным тоном сказала Элен, – чтобы вы видели во мне просто женщину, хотя бы на время забыв о том, что вы – немец, а я – француженка. Полковник посмотрел на нее. Было видно, как пульсирует кровь под его по северному бледной кожей. Затем резко отвернулся. – Увы, мадам, это совершенно невозможно. Я смотрю на вас, – добавил он с горечью, – и вспоминаю мой сожженный дом, жену, сына, сестру. Всех их убили французы, мадам, может быть, среди убийц был ваш брат или муж. Я никогда не смогу забыть, что мы враги. – Я не ваш враг, – сказала она нежно. Ференбах смотрел на нее, и лицо его отражало напряженную работу мысли. – Да, вы правы, самый злейший враг себе – я сам. Меня влечет к женщине из народа, который я презираю и ненавижу. Вы подарили мне столько бессонных ночей, мадам. Теперь, зная, насколько глубоко заставили меня презирать себя, вы удовлетворены? Элен не сделала ни одной попытки сократить расстояние между ними. |
