Но потом он шепчет:

— Все будет хорошо, Мэри. — И прижимает мою голову к груди, и обвивает меня руками, а я думаю только о том, почему время не может остановиться на этом мгновении, почему мы с Трэвисом не можем остаться в нем навсегда.

Тут возле двери раздается какой-то шорох, я поднимаю голову и вижу Сестру Табиту. Она принесла Трэвису ужин и смотрит на меня, удивленно приподняв брови. Я встаю, вся красная и растрепанная, отхожу от койки и вытираю лицо рукавом.

Трэвис снова уснул, его тело обмякло, руки лежат по бокам. Может, мне все это померещилось?

Сестра Табита молча провожает меня взглядом: я выхожу из комнаты и бегу по лабиринту собора в святилище собственного одиночества. Но уже через несколько часов она приходит ко мне в комнату и объявляет, что новые занятия отнимут все мое время, поэтому я больше не смогу навещать Трэвиса и молиться за его здоровье.

Всю ночь я сижу за столом у открытого окна, ледяной воздух обдувает мое онемевшее тело. Я смотрю на Лес, на забор и гадаю, где сейчас мои родители. Стала ли их жизнь проще? Знают ли Нечестивые, что такое страх? Что такое боль утраты, любовь и влечение? Разве не проще нам жилось бы без этих мук?

VII

Сестра Табита оказалась права: новая работа не оставляет мне времени на визиты к Трэвису. Нужды собора для меня теперь превыше всего. По утрам я чищу дорожки от снега, вытираю пыль со скамеек и раскладываю книги для служб. Делаю ритуальные свечи для алтаря, каждый слой воска требует особых молитв. Готовлю еду и мою посуду. Но за ворота собора меня не выпускают: я не могу пойти ни к колодцу, ни на поля, ни к ручью.

Поэтому людей я вижу, только когда они сами приходят в собор.

Кэсс и Гарри навещают Трэвиса почти каждый день. Иногда они приходят вместе, иногда поодиночке. Это ужасно с моей стороны, но, завидев Кэсс, я всегда прячусь. Не могу смотреть в лицо подруге, зная, что Трэвис предпочел ее. Меня сводит с ума одна только мысль, что в тот вечер, когда я рыдала на его груди, он мог иметь в виду Кэсс, хотя и назвал мое имя.

Однажды ночью, когда терпеть эту муку больше нет сил, я выбираюсь из кровати, закутываюсь в одеяло и иду по коридору в самое сердце собора. Испокон веков деревня пристраивала к собору новые крылья, и теперь бесконечные коридоры отходят от главного святилища под странными углами, некоторые пересекаются, некоторые нет. Моя келья — часть самого первого каменного здания, поэтому здесь всегда темно и сыро. Остальные Сестры предпочитают жить в новых пристройках, окна которых выходят на деревню, а не на погост и Лес. Возможно, дав мне такую комнату, Сестра Табита хотела наказать меня и полностью отрезать от остального мира. Но я не стала возражать: мне даже приятны тишина и уединенность моего безлюдного коридора.

Я подхожу к святилищу. Потолки взмывают в непроглядную тьму, большой зал открывается несколькими рядами скамей. Я прижимаюсь к стене, чтобы не попасться на глаза Сестрам, совершающим ночное бдение. Они стоят на коленях, склонив друг к другу головы, и пламя свечей отбрасывает тени на их лица. Сестры что-то яростно шепчут, можно подумать, что они молятся, но вдруг одна из них шипит и тихо произносит:

— Так было и будет всегда, Союз не допустит иного мнения. Запрещаю тебе даже думать об этом, не то что произносить вслух!

Я подкрадываюсь ближе, чтобы расслышать весь разговор. Но тут в святилище влетает Сестра Табита, и я поспешно скрываюсь в соседнем коридоре. Оттуда я сбегаю по узкой лестнице в другой коридор и через минуту уже прижимаюсь к двери в комнату Трэвиса. Я часто дышу, руки и ноги покалывает от страха, ведь я скрылась от Сестры Табиты и самовольно пришла к Трэвису! Медленно поворачиваю ручку.

На столике у кровати горит свеча, ее пламя вздрагивает от сквозняка из коридора. Я сразу притворяю за собой дверь. Трэвис сидит в кровати, откинувшись на подушки, и смотрит прямо на меня, словно ждал моего прихода.