У ближней и у дальней стены пылали два очага. Возле огня кучками толпились мужчины и женщины. Среди них юноша заметил также нескольких ребятишек. Бородатые мужчины в грубых домотканых длинных рубахах вели между собой разговор на каком‑то непонятном диалекте, так что Гай не мог различить ни одного знакомого слова.
У римлян не было в обычае делить с прислугой досуг или трапезу, хотя от своего наставника Гай знал, что исконное значение латинского слова familia [2] – это все люди, живущие под одной крышей. Он чуть поморщился при виде представившегося его взору зрелища, но Синрик истолковал выражение лица римлянина иначе. Он решил, что Гай утомился, и поспешил проводить его в дальний конец зала, где усадил его на скамью с подушками.
Здесь, в некотором отдалении от разношерстной кучки людей, на большом стуле во главе стола восседала хозяйка дома. Рядом стоял еще один стул, покрытый медвежьей шкурой, – очевидно, это место предназначалось для хозяина дома. На широких деревянных скамьях с высокими спинками и на лавках сидели несколько молодых мужчин и женщин. Они были одеты более нарядно и опрятно, обладали хорошими манерами, и Гай предположил, что эти молодые люди – дети хозяев или их воспитанники, а может быть, приближенные слуги. Хозяйка дома кивнула юношам и продолжила разговор с пожилым мужчиной, сидевшим у очага. Это был высокий сухопарый старик с вьющимися седыми волосами, которые, как показалось Гаю, были подстрижены чуть ли не по последней моде. Всем своим видом он напоминал стареющий призрак. Седая борода уложена аккуратными завитками. На морщинистом лице огоньками светятся зеленые глаза. Длинная белоснежная туника щедро расшита узорами. У его ног стояла небольшая арфа, украшенная золотым орнаментом.
Так это же бард! Но ведь в жилище друида это обычное явление. Сюда бы еще прорицателя, тогда можно считать, что он воочию видел представителей всех трех сословий друидов, о которых писал Цезарь. Однако прорицатель мог бы распознать в Гае римлянина. Да и этот старый бард почтил его долгим взглядом, так что у Гая по спине побежали мурашки. Но старик снова переключил свое внимание на хозяйку.
– С моей кормилицей Реей ты знаком, а это Арданос, бард, – вполголоса объяснил Синрик. – Я зову его дедушкой, потому что он отец моей приемной матери. Я ведь сирота.
При этих словах Гай лишился дара речи. Имя Арданоса не раз упоминалось в штабе легиона. Его считали могущественным друидом, поговаривали даже, будто он главный над всеми друидами, которые еще оставались на Британских островах. На первый взгляд Арданос ничем не отличался от обычного музыканта, который вот‑вот ударит по струнам арфы и начнет сказание. Однако каждым своим жестом он приковывал к себе внимание. И Гай снова задался вопросом, удастся ли ему уйти отсюда целым и невредимым.
Он был рад примоститься на скамье у очага, где его не тревожили любопытные взоры. На улице еще светило солнце, но Гая бил озноб, и он наслаждался теплом пылающего рядом огня. Много лет прошло с тех пор, когда он последний раз гостил у родственников матери, где должен был следовать их обычаям. Гай надеялся, что ему удастся избежать неверного поведения, которое выдаст в нем римлянина.
– С моей сестрой Эйлан ты знаком, – продолжал Синрик. – Рядом с ней сидит сестра моей матери, Дида. – Эйлан занимала место подле Реи. Синрик расхохотался, увидев, как изменился в лице Гай, когда его взгляд остановился на девушке в зеленом льняном платье, сидевшей возле Эйлан. Откинувшись на спинку стула, она слушала старого барда. Поначалу Гаю показалось, что они с Эйлан совсем одинаковые, как два дубовых листочка, но приглядевшись, он заметил, что девушка, которую Синрик назвал Дидой, несколько старше и у нее голубые глаза, а у Эйлан – почти серые. Ему смутно припомнились два лица, смотревшие на него сверху, когда он лежал на дне ямы, – тогда он подумал, что просто бредит. |