Эйлан ощущала кипевшую в отце ярость, но наблюдала за ним как бы сквозь стену из римского стекла. В конце концов все оказалось невообразимо просто. Долгие годы жила она в ожидании, когда приведут в исполнение нависший над ней смертный приговор, и успела смириться с уготованными ей ужасами. И теперь, когда пришла пора расстаться с жизнью, Эйлан не испытывала ни малейшего страха.

– Я лишь однажды лежала в объятиях Священного Царя, – спокойно промолвила она, – и имела на то полное право, потому что отдалась ему у костров Белтейна…

– Что ты говоришь? – воскликнула за спиной у Верховной Жрицы Миллин. – Ведь тогда из святилища отправили Диду, у нее родился ребенок!

– Неправда! – бросилась к архидруиду Дида. Эхо изумленных голосов мгновенно стихло. – Они заставили меня участвовать в этом обмане. Я исполняла ее обязанности, когда она ушла из обители, чтобы родить ребенка, а по ее возвращении они сослали меня! С тех пор она, якобы непорочная, как народившаяся луна, владычествовала в Лесной обители, но все это ложь!

– Я всегда служила Великой Богине, а не римлянам! – вскричала Эйлан, потеряв самообладание от страха за свое дитя. Бендейджид повернулся к ней; в глазах не осталось и следа сомнений – они пылали яростью. Толпа придвинулась ближе, чтобы лучше слышать, о чем говорят на холме. Люди роптали – кто‑то пытался дознаться истины, другие клеймили позором Верховную Жрицу. Слухи о неурядицах между римлянами придали смелости британцам. Они напоминали груду сухих сучьев, готовых вспыхнуть от малейшей искорки.

– Почему я должен верить тебе, потаскуха? – прорычал Бендейджид. – Вся твоя жизнь – сплошная ложь!

Он размахнулся, намереваясь ударить Эйлан. Из цепи друидов стремительно вырвалась массивная фигура – Хау, с занесенной над головой дубинкой, в последний раз поднялся на защиту своей госпожи. Но дорогу ему преградили жрецы. И прежде чем преданный страж успел добежать до Бендейджида, в отблесках пламени сверкнули бронзовые клинки; они взметнулись вверх, окрашенные густо‑алой кровью, и снова вонзились в стража Верховной Жрицы. Друиды продолжали рубить Хау, а он, не обращая внимания на удары мечей, рвался к своей госпоже и наконец беззвучно повалился на землю.

«Хау убил бы дате архидруида, если бы видел, что он угрожает мне…»  – тупо думала Эйлан. Именно это он сейчас и попытался сделать.

– Уберите его, – тяжело дыша, приказал Бендейджид. – Он был дураком и умер дураком. – Потом, резко повернувшись, схватил Эйлан за руку. – Если бы ты не погрязла во лжи, я просил бы тебя вымолить у Великой Богини благословение для нас. Но теперь мы принесем тебя Ей в жертву!

«Почему вдруг я испугалась? Вся моя жизнь – жертва», – говорила себе Эйлан, в то время как Бендейджид через кольцо друидов тащил ее к Гаю. Толпа глухо загудела. Люди, услышав, в чем обвиняют Эйлан, требовали немедленного наказания; другие считали, что карать Верховную Жрицу, каковы бы ни были ее проступки, – святотатство.

– Эйлан, простишь ли ты меня? – тихо спросил Гай. – Я недостоин твоей любви. Ты желала видеть во мне Священного Царя, а я – всего лишь человек…

Эйлан взглянула на Гая; лицо его, в ссадинах и кровоподтеках, дышало благородством и величием. То было незнакомое выражение. Эйлан хотелось обнять своего возлюбленного, но жрецы крепко держали ее. А потом она поняла, что Гай вовсе не нуждается в утешении.