У Эйлан мороз пробежал по коже. В воображении всплыл образ Царя Лета, разгуливавшего по ярмарке во время празднований Белтейна в украшенной вышивкой тунике и с венком на голове.

– А если римляне узнают? – спросил Ведрас.

– Да, их гнев будет ужасен, – торжествующим тоном произнес архидруид. – Настолько ужасен, что даже те, кто до сих пор пытался сохранить мир, вынуждены будут по нашему зову начать войну!

Помощник Бендейджида посмотрел на него долгим, пристальным взглядом, затем кивнул и удалился вслед за Гариком.

– Гай пришел с твоего позволения? – обратился к Эйлан архидруид, когда они остались одни. – Значит, все эти годы ты продолжала видеться с этим чудовищем?

– Нет, – прошептала она, – нет, клянусь именем Великой Богини!

– Полагаю, теперь неважно, лжешь ты или нет, – пробормотал Бендейджид. – Мы узнаем истину у костра Самейна.

– Смотрите, идет Святая Жрица в венце из священных трав, – монотонно гудели жрецы. Но в этот вечер в их песнопениях звучали и другие слова:

Все на войну! Восстань народ!

Восстаньте горы и леса!

И чужеземцы побегут,

Как овцы от волков!

Гай застонал, но, подталкиваемый острием копья, вынужден был идти вперед. Если бы только эта стерва Дида не сказала им, кто он! Мацеллий будет горько скорбеть о смерти сына, но он сочтет себя опозоренным, когда узнает, как погиб Гай. Как мог он так глупо попасться, спровоцировав инцидент, который как раз и хотел предотвратить? Ему даже не удалось спасти тех, кого он любит. Сердце Гая согревал лишь единственный луч надежды – Сенару и мальчика он так нигде и не видел.

Раньше он никогда не замечал, что дорога на Девичий Холм так круто тянется вверх. Он предпочел бы явиться к месту празднования как в прошлый раз, мрачно думал про себя Гай, с оружием в руке и в сопровождении отряда конницы! Пышное платье липло к ссадинам, и они отзывались на прикосновение жесткой материи жгучей болью; в лоб впивался венок из священных растений. Правда, его помыли, прежде чем повести на церемонию, и напоили каким‑то снадобьем, от которого в голове просветлело, но Гай не питал иллюзий по поводу того, накую участь уготовили ему друиды.

Поднимаясь по склону холма, он видел пламя огромного костра. С пугающей ясностью всплыло в памяти то время, когда он еще жил с матерью. Незадолго до того, как римляне окончательно покорили их, силуры принесли в жертву одного из мужчин царствующей семьи. Этим человеком был его дядя, и на руках у него извивались вытатуированные драконы – символ благородной крови. Мать Гая пыталась спрятать свое дитя, рожденное от римлянина, но он все равно видел, как уводили на смерть Царя Лета. Его дядя улыбался: он верил, что жертвует жизнью во имя своего народа.

«А я, – вдруг подумал Гай, – ради чего погибну я?» Наконец они достигли вершины холма. Жрецы кольцом окружили их. Внизу простиралось огромное море лиц, мрачных и ликующих, внимающих пению друидов. Рада Эйлан или сожалеет, что он оказался здесь? Гаю хотелось увидеть ее лицо, но оно было скрыто вуалью.

Эйлан стояла рядом со своим отцом; Дида и еще две жрицы остановились у нее за спиной. Впервые у Гая мелькнула мысль, что она, возможно, тоже является пленницей. Эйлан отвергла его. Казалось бы, он должен радоваться ее падению. Но даже в преддверии собственной смерти Гай страшился за свою возлюбленную, а не за себя.

Убьем их всех до одного

И отомстим за наш позор!

Пусть гибнет кровожадный враг,

Как колос, скошенный серпом!

Пение прекратилось, замолчали барабаны, но толпа всколыхнулась глухим ропотом, и Гай понял, что это всего лишь затишье перед бурей.

– Дети Дон! – зычным голосом прокричал архидруид.