Лонг перелез через ворота, а в это время во двор высыпали мужчины в белых одеяниях. Жрецы‑друиды! – догадался Гай. Откуда их здесь столько? Он понял, что еще мгновение, и его обнаружат, так как жрецы держали в руках факелы. Гай, прижимаясь к стене здания, начал отступать назад. У него за спиной кто‑то выругался по‑британски. Римлянин резко повернулся, инстинктивно выхватив из ножен меч.

Друид издал душераздирающий вопль – острие клинка вонзилось в его плоть. Остальные жрецы стремительно бросились на его крик. Гай отчаянно отбивался, насколько хватало его умения и сноровки, и, должно быть, ранил еще нескольких человек, – судя по тому, с каким ожесточением друиды колотили его дубинками и пинали ногами, когда повалили на землю, ведь их было много.

– Ну, дочь моя, ты готова выйти к людям, собравшимся на праздник? – Бендейджид величественно возвышался перед ней, облаченный в ритуальный плащ из бычьей шкуры и золотые украшения архидруида, блестевшие поверх белоснежных шерстяных одежд. У Эйлан защемило сердце.

– Готова, – спокойно промолвила Верховная Жрица. Послушницы, как всегда, подготовили ее к церемонии. «В последний раз», – обливалось слезами сердце Эйлан, когда девушки искупали ее и украсили голову священным венком, сплетенным из стеблей вербены. Что ж, она предстанет перед Великой Богиней очищенной и освященной.

С минуту Бендейджид разглядывал ее, опираясь на свой посох, затем жестом приказал жрецам и помощницам Эйлан удалиться. Они остались вдвоем.

– Послушай, дитя мое, нам нет нужды притворяться друг перед другом. Мне рассказали, что Арданос приходил к тебе перед каждой церемонией и хитростью сковывал твою волю. Прости, что я обвинял тебя в предательстве.

Эйлан слушала отца, опустив глаза, чтобы не выдать своего гнева. Вот уже тринадцать лет исполняет она обязанности Верховной Жрицы. Она – владычица Лесной обители, самая почитаемая женщина во всей Британии. А он разговаривает с ней так, будто она все еще дитя несмышленое. Да, он – ее любящий отец, когда‑то собиравшийся утопить свою дочь собственными руками, лишь бы она не досталась в жены римлянину. Но сейчас она не смеет открыто выступить против него. Сенара и Лия с Гауэном в предпраздничной суматохе сумели собраться и покинуть Лесную обитель лишь во второй половине дня. Она должна выиграть время, чтобы они успели отойти подальше от Вернеметона.

Все тем же бесстрастным тоном она спросила:

– Каковы будут твои указания?

– Римляне пытаются растерзать друг друга на части. – Бендейджид оскалился в волчьей ухмылке. – У нас не будет более удобного случая поднять против них мятеж. Это – пора кровопролитий; распахнулись все двери между миром живых и царством мертвых. Давай призовем Катубодву, натравим на них духов наших умерших и убиенных. Подними народ на борьбу с Римом, дочь моя, призови людей к войне!

Эйлан подавила дрожь. Поведение Арданоса тоже вызывало в ней возмущение и негодование, но ее дед был человеком умным и проницательным, не стремился любой ценой воплотить в жизнь свои планы, и, если ему предлагали более выгодное решение, он нередко соглашался. Ее отец – куда более опасный противник, потому что ради своих принципов и нерушимых идеалов готов принести в жертву весь мир. Но сейчас она не может прекословить ему.

Эйлан ощутила в виске уже знакомую пульсирующую боль и вспомнила, что, каковы бы ни были ее дальнейшие действия, это продлится недолго.

– Отец, – начала она, – Арданос толковал мои ответы как считал нужным. Думаю, ты будешь делать то же самое. Но что такое священный экстаз и как в меня вселяется дух Великой Богини – этого ты никогда не поймешь.

За дверью послышалась какая‑то возня, и это отвлекло внимание Бендейджида. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату сквозь толпу протиснулись несколько жрецов, волоча за собой нечто похожее на тело человека.