— Наконец-то, — проворчал Сэм.

— Как почувствовал, что ему нашли замену, — вставил Алекс.

Все еще раз хохотнули. Но уже не так активно, собирались перед разговором.

Миллер достал из кармана пачку банкнот, скрепленных серебряной скобкой. Вытянул двадцатку и протянул ее кэдди.

— Ты можешь думать все, что угодно, парень, но эта утренняя сырость явно не для моих старых костей. Принеси-ка двойной бурбон, если не хочешь, чтобы старик Арни слег с радикулитом.

Парень цепкими пальцами выхватил банкноту, которая тут же исчезла в его кармане. Поблагодарил фирменной клубной улыбкой.

— Да, и можешь не торопиться, сынок, — добавил Миллер.

Парень работал в клубе не первый месяц, порядки и негласные правила знал досконально. И главное, уже научился понимать язык сильных мира сего, на котором небрежно брошенная просьба иногда звучит, как приказ в армии.

Парень исчез из вида раньше, чем на пригорок взобрался автомобильчик.

Из пассажирского кресла резво выскочил Руди Брант. Водитель остался на месте. В отличие от  Руди, водитель был одет в строгий деловой костюм.

— У меня есть новости, джентльмены, — сходу начал Руди.

Он единственный, кто бодрился. Остальные были мрачны и подавлены.

— Мы их оценим после анализа положения, — сухо обронил Самуэль.

Они встали вокруг лунки.

— Кворум, — объявил Самуэль.

Миллер обвел взглядом лица собравшихся.

— Господа, как я понял, мне начинать?

Все утвердительно кивнули.

Миллеру показалось, что гомон птиц в роще и рокот близкого шоссе стал глуше, и весь мир куда-то отодвинулся. Во всей вселенной  остался только этот пятачок лужайки, на котором они стояли. Так бывало всякий раз, когда Клуб захлопывал свои невидимые двери от непосвященных, чтобы принять решение, от которого зависят их жизни.

— Вам известно наше правило: ничего личного в делах Клуба, — начал он. — Но сегодня случай особенный. Впервые вопрос стоит о жизни и смерти членов Высшего совета. Я посчитал необходимым вызвать на Совет лишь тех, кого эта проблема непосредственно касается. Налицо прямая и явная угроза нашим жизням и безопасности нашей организации.

Он оперся о клюшку. Еще раз обвел взглядом лица собравшихся. Теперь на всех без исключения лежала тень.

«Многие знания — многие печали», — мелькнуло у него в голове.

На лужайке, вокруг седьмой лунки стояли шестеро из девяти человек, контролирующих научно-технический прогресс в этой стране, а значит — и во всем мире.

Времена джентльменов-ученых, описанных Гербертом Уэльсом, канули в Лету. Теперь науки двигали не гениальные одиночки, а научные коллективы, снабжавшие плодами своей мозговой деятельности целые отрасли промышленности. В век Леонардо какой-нибудь полуграмотный барон финансировал науки за счет своей скудной казны. В алхимии он не понимал ни черта, единственной целью было добыть немного золота для очередной войны и содержания расплодившихся бастардов, а если повезет, толику эликсира бессмертия для себя лично. Еще в эпоху промышленной революции бизнес почувствовал запах денег, доносящийся из лабораторий ученных чудаков. Но вскоре сама наука стала бизнесом. А значит, требования к тем, кто в ней подвязывался возросли многократно. Отныне ни одно открытие не могло быть плодом неудовлетворенного самолюбия или неуемной жажды познать истину.  Один неосторожный опыт, одна не прошедшая цензуру публикация в научном журнале — и баланс сил, на котором зиждется мир, рухнет в пропасть.

Опыт с ядерной бомбой научил многому. И главное — ни в коем случае нельзя оставлять без контроля ученых мужей. В головах, где расщепляются атомы и сталкиваются галактики уже не остается места для здравого смысла. Ради удачного эксперимента, «всего лишь хорошей физики»* они способны одарить ядерной бомбой любого, передать секреты его противнику, после чего громогласно объявить начало крестового похода за мир во всем мире.