— Как ты думаешь, — спрашивает Малин, — есть ли в среде городских лесбиянок кто-то со склонностью к агрессии?

— Все мы склонны к агрессии, но чтобы настолько… — Виктория Сульхаге качает головой. — Для вас лесбиянка обязательно агрессивна?

Малин чувствует, что краснеет. Ей хочется надеть солнечные очки и отвести глаза.

— Нет, но ты ведь знаешь, как обстоит дело, — отвечает она.

— И как же? Расскажи?

— Может быть, у кого-нибудь особенно тяжелое прошлое? — продолжает Малин, с мольбой глядя на Викторию Сульхаге. — Психические травмы, пережитые в детстве? Или кто-нибудь сам когда-то становился жертвой насилия?

— Да нет, про такое люди обычно не рассказывают.

— Но все-таки?

— Конечно, в постели случаются всякие грубости — как и у всех. Если бы ты знала!.. И конечно, бывает, что девчонки дерутся на вечеринках по пьяной лавочке, стараются показать друг другу, кто круче.

— И вы никогда не заявляете об этом в полицию?

— Нет, обычно справляемся своими силами. Вот если бы кто-то всерьез перешел все границы… Хотя, думаю, и тогда большинство предпочло бы все замять. Никто не станет замешивать в дело лега… извини, полицию без крайней необходимости.

— Почему, как ты думаешь?

— Почему у нас так сложилось, я знаю. Полиция плевать хотела, чем там лесбиянки занимаются друг с другом. Знай, Малин Форс: полиция не внушает большого доверия.

— Но ты можешь назвать кого-нибудь, кто бы находился в длительной депрессии или проявлял чрезмерную склонность к насилию?

Виктория Сульхаге смотрит в свою чашку с кофе.

Глубоко вздыхает.

«У тебя что-то на уме», — думает Малин. Но Виктория Сульхаге держит паузу, отворачивается к каналу, где медленно раскрываются ворота шлюза.

— Только представь, что кто-то сидит в этой луже все лето!

— По-моему, ты что-то хотела мне сказать?

— Ну да.

Виктория Сульхаге поворачивается к Малин.

— Есть одна девушка, у которой за плечами много плохого и о которой говорят, что она славится особенной грубостью. Ходят слухи, что в детстве с ней происходили ужасные вещи. Будь я на вашем месте, я проверила бы ее.

— А зовут ее?

Виктория Сульхаге снова смотрит в свою чашку. Затем вынимает из сумочки клочок бумаги и ручку, пишет фамилию, адрес, телефон.

— Смотри! — говорит она, указывая на канал. — Поехали!

Малин оборачивается, смотрит на яхты на следующей ступени шлюза, который открывается в маленькое внутреннее озерцо на пути к Роксену.

— На Роксене их ждут просторы, — говорит Малин, снова поворачиваясь к своей собеседнице. — Повезло им, правда?

— Этот канал неспроста называют «каналом разводов». — Виктория Сульхаге улыбается.

— Спасибо. — Малин кладет бумажку в карман. — Последний вопрос. Имя Натали Фальк тебе что-нибудь говорит?

Виктория Сульхаге качает головой.

— Малин, пообещай мне одну вещь. Пообещай, что вся эта история не будет подогревать отношение к лесбиянкам как к мужеподобным и агрессивным существам.

— Обещаю.

— В Стокгольме, во всяком случае в центральной части, большая терпимость к разным стилям жизни, а здесь, в провинции, все немного по-другому. Большинство народу в глаза не видело человека с иной ориентацией. Можешь себе представить, какое удовольствие нас всех ждет, если город узнает, что вы гоняетесь за убийцей-лесбиянкой.

— У меня тут ниточка, которую надо проверить.