— Звучит очень похоже на «Молчание ягнят». Услуга за услугу. За каждый секрет, которым ты со мной поделишься, я поделюсь одним своим.

— Полагаю, мне отводится роль Ганнибала Лектсра, доктора-людоеда и психопата… Очень мило с твоей стороны.

Руби пристальнее всмотрелась в ее лицо.

— А что, это может оказаться интересным. Мне двадцать семь, тебе пятьдесят… кажется, позавчера исполнилось? Наверное, нам пора поговорить. Давай.

Руби пересекла кухню и скрылась за дверью на веранду. Нора проводила дочь взглядом и, только когда хлопнула сетчатая дверь, позволила себе улыбнуться.

Руби помнит день ее рождения.

Она перебралась на веранду и с радостью отметила, что дождь кончился. Ее лица коснулся прохладный вечерний ветерок, принесший с собой запахи прежней жизни — моря, песка, роз, увивающих перила. В этом году они зацвели рано, как всегда бывает после теплой зимы. Еще пара недель, и на розах, карабкающихся по шпалерам и оплетающим забор, раскроются цветы размером с блюдце.

Во двор прокрались сумерки, темнота просачивалась между планками забора, расползалась по стенам дома, словно чернила по промокашке. Закат окрасил небо в лиловые и розовые тона.

На веранде горела лампа, озаряя спину Руби желтоватым светом. В поношенной, кое-где рваной одежде, с коротко подстриженными волосами Руби походила на подростка и казалась очень ранимой. Норе вдруг захотелось протянуть к ней руку, отвести с лица прядь черных волос и тихо сказать…

— Не говори этого, Нора.

Нора нахмурилась:

— Чего?

— «Ах, Руби, ты могла бы быть очень красивой, если бы только чуть-чуть постаралась».

Дочь прочла ее мысли. Нора была поражена. Конечно, она много раз говорила эти слова и действительно собиралась повторить их секунду назад, но они не значили ничего особенного. По-видимому, Руби считала по-другому, если помнила их до сих пор.

Норе стало стыдно.

— Извини. Мне следовало выразиться по-другому: ты прекрасна какая есть.

Руби повернулась и снова пристально посмотрела на мать. Воцарилось молчание, стало совсем тихо, только негромко шептало море да где-то в ветвях изредка каркала ворона.

— Ладно. Нора. — Руби скрестила руки на груди и с напускной небрежностью прислонилась к столбику веранды. — Поведай что-нибудь, чего я не знаю.

Нора посмотрела на дочь, увидела в темных глазах выражение усталости и глубоко вздохнула.

— Ты считаешь, я тебя не понимаю, — осторожно начала она, — но мне известно, что такое разрыв с родителями.

Руби выпрямилась, отошла от столбика и села рядом с Норой в белое плетеное кресло.

— Ты же любила родителей, ты нам про них много рассказывала.

— То, что я рассказывала, — правда, — задумчиво проговорила Нора, — и одновременно ложь. Я никогда не умела сочинять сказки, поэтому истории, которые я рассказывала вам перед сном, обычно состояли из отдельных кусочков моей собственной жизни, только немного приукрашенных. Мне хотелось, чтобы вы с Каро знали свои корни.

— Что значит «приукрашенных»?

Нора выдержала взгляд дочери.

— Как бы ни было тяжело, всегда бывают светлые моменты. Светлые моменты — вот о чем я вам рассказывала. — Она снова вздохнула. — Я ушла из дома в тот день, когда закончила школу, и больше не возвращалась.

— Ты убежала?

— От отца — да, а мать я любила.

— Ты виделась потом с ними?

Нора помолчала и, не выдержав, закрыла глаза.

— С отцом однажды — на маминых похоронах. Это было до вашего рождения.

— И все?

— Да.