— Я этого никогда не забываю.

— Не знаю. Забывать людей, которые тебя любят, у тебя хорошо получается. Все началось в шестьдесят седьмом, за несколько лет до того, как этот чертов мир взорвался. Я учился в университете в Вашингтоне. Заканчивал последний курс и не сомневался, что меня возьмут в Национальную футбольную лигу. Я был настолько в этом уверен, что даже не потрудился получить диплом. Учился я кое-как. Черт возьми, я даже знал, что кому-то платят, чтобы он сдавал за меня экзамены! Тогда мир сошел с ума, слетел с катушек, и всех моих друзей либо погнуло, либо искорежило.

А потом я встретил Нору. Она была тощая, вечно чем-то испуганная и выглядела так, словно неделю не спала. Но при этом оказалась самой красивой девушкой из всех, кою мне доводилось встретить. Она безоглядно верила, что я стану профессиональным футболистом.

Огец качнулся вперед, его локти ударились о стол.

— Но ничего такого не произошло, никто меня никуда не позвал. Какое-то время я жил словно в тумане и не мог в это поверить. У меня не было никакого запасного варианта. И тут меня призвали в армию. Наверное, я мог отвертеться, например, сказать, что нужен на ферме, но я ненавидел этот остров и не представлял, как здесь выживу. — Он вздохнул и снова откинулся на спинку. — Однако мне хотелось, чтобы меня кто-то ждал, писал письма, поэтому я вернулся в Грин-лейк, к Норе, моей хорошенькой официанточке, и попросил ее стать моей женой.

Руби нахмурилась. В детстве она слышала эту историю тысячу раз, но сейчас она звучала как-то по-другому.

— Ты ее не любил?

— Когда женился — нет. Хотя, пожалуй, это не совсем так, просто я больше любил других женщин. Как бы то ни было, мы поженились, провели прекрасный медовый месяц на озере Квинолт-Лодж, и я отбыл. Твоя мама переехала к моим родителям. К концу первой недели они оба в ней души не чаяли. Она заменила им дочь, которой у них никогда не было, и любила эту землю так, как я никогда не любил. Ее письма помогли мне выжить. Это смешно, но я влюбился в твою мать, когда мы с ней находились на разных континентах. Я намеревался любить ее и дальше, только я вернулся не тем уверенным в себе, дерзким парнем, каким уходил. Вьетнам нас всех изменил. — Отец грустно улыбнулся. — Хотя как знать! Возможно, дурные семена всегда сидели во мне, а война лишь создала условия, при которых они проросли. Одним словом, я вернулся циничным и жестким. Твоя мать изо всех сил пыталась сделать меня прежним, и несколько лет мы даже были счастливы. Родилась Кэролайн. Потом ты…

У Руби возникло жутковатое ощущение, словно вся ее жизнь превратилась в песок и медленно утекает сквозь пальцы.

— После моего возвращения из Вьетнама мы с Норой переселились на Летний остров. Я стал работать в продуктовом магазине. Все считали меня неудачником. «Такие надежды подавал — и на тебе!» — шептались люди в таверне при моем появлении. Как же я ненавидел свою жизнь! — Рэнд внезапно посмотрел Руби в глаза. — Я не хотел, чтобы так получилось.

Она судорожно сглотнула. Во рту появилась непривычная горечь.

— Только не говори…

— Я спал с другими женщинами.

— Нет!

— Поначалу твоя мать об этом не знала. Я был осторожен — во всяком случае, настолько, насколько способен осторожничать тонущий человек. Я начал пить, пил много и ничего не мог с этим поделать. Вскоре Нора стала что-то подозревать, но не спешила меня судить, всегда истолковывая сомнения в мою пользу.

— Боже, — прошептала Руби.

— Тем летом кто-то сказал ей правду. Она потребовала у меня объяснений. К несчастью, я был тогда пьян, наговорил ей ужасных вещей. На следующий день она ушла.

Руби вдруг показалось, что она летит в пропасть и отчаянно ищет, за что бы уцепиться.