В окно смотреть было бесполезно – тьма кромешная. Под ровный стук колес и легкую качку я быстро заснула.

Посреди ночи меня разбудил грохот – с верхней полки на пол сверзился ноутбук, а вслед за ним и его хозяин. Я уж подумала – все, разбился, лужа крови, кости наголо… Но нет, мужчина отскочил от пола, как воланчик от ракетки, похрустел шеей, немного виновато посмотрел на нас, извинился и вышел в тамбур курить.

Сон как рукой сняло.

Остаток пути мы с Розочкой играли в карты, а сосед-летчик вздыхал над расквашенным ноутбуком.

На вокзале нас встретил доктор Добросердов – Розочкин старинный приятель. Каждый раз, приезжая в Питер, мы останавливаемся у него, в огромной квартире на Фонтанке.

Добросердов встретил нас, как встречают Новый год, – накрытым столом и бутылкой шампанского. Розочка называет этого холеного высокого и сухощавого старикана Родик, а я – дядя Родя (на самом деле Добросердова зовут Родион Андреевич).

Розочка сразу начала делиться с дядей Родей старыми и новыми сплетнями. А я отправилась досматривать сны в приготовленную для гостей комнату.

Вечером мы прогулялись по набережной, купили мне новую зубную щетку, а штурмовать достопримечательности решили с завтрашнего дня.

Потом мы долго гуляли по многолюдному Невскому и зашли в улыбающийся колоннами Казанский собор. Розочка и дядя Родя безуспешно пытались сфотографировать меня на фоне собора, но в кадр все время лезла ржавая табличка «Туалет». По виду она была ровесницей самого Казанского, и мы в конце концов смирились, причислив ее к достопримечательностям Питера.

На Аничковом мосту я погладила по копытам клодтовских лошадей. Для меня это то же самое, что подержаться за ноги атлантов у Русского музея или за жука-скарабея в Египте – хоть желание загадывай. Если будете проходить мимо лошадей на Аничковом мосту, обязательно потрогайте их копыта и загадайте желание! Вот я в прошлый раз попросила получить пятерку по английскому в году – и получила! Кроме шуток!

Я сразу потащила Розочку и дядю Родю наверх. Первый этаж с искусством античности, Древнего Египта и первобытной культурой – еще та скукотища. Меня от этого и в московском Пушкинском музее в сон клонит. А вот перед картинами Ренуара, Писсарро и Моне я могу ходить часами.

У Ренуара не женщины, а крем-брюле со взбитыми сливками – сладкие и воздушные. Бульвары Писсарро как будто действительно чуть смыты дождем, зато солнце с картин Моне буквально облизывает ваш любопытный нос. Эх, все обойти невозможно… По дворцовым интерьерам мы проскакали галопом, залипая глазом то на Караваджо, то на Тициана, то на Пикассо…

Ночью мне снилось, как девушка с лютней каялась перед пьющей абсент Данаей…

Солнце уютно устроилось на белых барашках облаков, и мы отправились в Петергоф. Фонтаны сверкали бриллиантами капель. Самсон воодушевленно разрывал пасть огромной рыбе. Финский залив обнимал искрящимся бархатом неровный берег. Цветники причудливым орнаментом могли соперничать с персидскими коврами. Настроение у меня было замечательное, а у Розочки я другого и не припомню. Дядя Родя продолжал любовно нас конвоировать.

Я завороженно смотрела по сторонам – создавалось ощущение, что мы попали в волшебный сон, так все кругом было сказочно и чудесно. Мне даже захотелось надкусить листочек на дереве, чтобы убедиться – он реален. Я уже приглядела аппетитную березку с сочной листвой, но заметила за стволом женский силуэт и передумала. Дама выглядела несколько странно – она как будто пряталась от нас за деревом.

Мы прошли пару аллей, и я опять увидела ту же женщину, отделившуюся от дуба совсем рядом с нами.

Вскоре я снова обнаружила странную незнакомку за соседним кустом.