Машина остановилась где-то ближе к центру города.

– Направо улица Свободная – не заблудишься, а я поехал дальше, – пояснил водитель. Денег за проезд он не потребовал.

Фомин быстро нашел контору комитета «Узник». На двери висела соответствующая табличка, намалеванная краской от руки. Видимо, еще не успели толком обустроиться. Никакой охраны не наблюдалось – проходи, кто хочешь. Контора включала в себя несколько помещений. Войдя в первое попавшееся, он увидел несколько письменных столов. На некоторых стояли пишущие машинки, и на них что-то усердно печатали.

Фомин подсел к женщине средних лет и с короткой прической, едва закрывающей уши. Она о чем-то усиленно думала в застывшем состоянии, глядя в сторону окна. Михаил представился.

Женщина оторвалась от раздумий, встряхнула головой и воззрилась на молодого человека, назвавшегося журналистом.

– Даже не знаю, с чего начать, – проговорила она. – Я там находилась последние три месяца, поэтому, наверное, и выжила. А если бы подольше… Это даже не шовинизм, это плановое уничтожение населения. В лагере содержались пленные советские солдаты и гражданские из местных. В основном русские, литовцев было мало. Когда бараки переполнились, люди жили на улице, спали на досках, а то и прямо на земле. Кормили кое-как, кусок хлеба на день, поэтому многие умирали от голода. И пуль тратить не надо. Это при том, что кого-то постоянно допрашивали с применением изуверских пыток, подвешивали на столбах и держали в особых шкафах, от этого тоже умирали. – Женщина всхлипнула. Фомин молча ждал продолжения рассказа. Она достала носовой платок, протерла глаза и продолжила: – Летом люди ели крапиву, а зимой то, что подбрасывали местные жители. Охрана этому не препятствовала. Многие сутками лежали на земле, не в силах подняться…

Фомин осознал, что этот рассказ может длиться бесконечно, и перебил женщину, показав портрет Альберта. Об этом позаботились заранее, сделав несколько дубликатов.

– Вам знаком этот человек?

Глаза у собеседницы налились угрюмой злобой.

– Еще бы! Этого мерзавца я бы собственноручно повесила. Чего он только не творил. Если ему кто-то не понравился, взгляд не тот, то он отводил его в сторонку и тыкал ножом. Не насмерть, а чтобы причинить боль. Это ему нравилось. И еще девчонок таскал, несовершеннолетних. Вытащит, которая понравилась, и начинает охальничать руками прямо при всех, а потом уводит с собой. А если девчонка сопротивлялась, то он начинал ее нещадно бить и гадко угрожал. Вот типа так: «Не дергайся. Будешь у меня сосать в заглот, чтобы у тебя клитор без наркоза не выдрали». И это один пример, а он еще много всяких гадостей говорил.

Фомин оценил фразу. Он бы тоже повесил этого Альберта собственноручно.

– Если хочешь подробней, то обратись к Кате. Она побывала в его руках.

Женщина указала на симпатичную девушку, даже девчонку, сидевшую за угловым столом и что-то черкавшую карандашом в тетрадке. В отличие от сослуживицы, она явно ухаживала за собой: длинные волнистые волосы ниспадали на плечи, губы напомажены, ресницы подкрашены, одета она была в плиссированную юбку до середины бедра и обтягивающую блузку, подчеркивающую ее ладную фигурку.

Девушка Фомину сразу же очень понравилась, а когда он заглянул в ее наивные глаза испуганной лани, то сильно и не вовремя возбудился. На его брюках появился едва заметный бугорок. Миша даже не стал присаживаться за ее столик, а сразу же пригласил Катю в ближайшее кафе, мол, чтобы спокойно поговорить, не мешая остальному персоналу. Та на удивление сразу же согласилась, поняв, куда клонит молодой симпатичный человек. Видимо, он ей тоже понравился, а тут такой подходящий повод, чтобы смыться с работы, коль журналист пригласил.