— У нас неплохие картотеки, господин де Монтан.

— Ну хорошо, — произнес он после небольшой паузы, — Если вы обещаете не вести записей и не вносить никаких добавлений от себя, то можете сегодня навестить меня. Скажем, в два?

— Спасибо, — обрадовался я, — Это просто замечательно.

— Бульвар Мальзерб, 78, — и он положил трубку.

В списке осталось ещё три имени. Два звонка оказались напрасными, никто не ответил, зато третий — и последний — принес неожиданную удачу. Некая мадемуазель Анни Дюпюи, личный секретарь Андре Маршана с 1953 по 1962 год. Выходит, она переходила вместе с ним из одного министерства в другое. И, стало быть, ладила с ним.

Голос у неё оказался хрипловатый. Пока я излагал свою просьбу, она подгоняла меня нетерпеливым "да, да".

— Могли бы вы уделить мне полчаса, мадемуазель? — закончил я.

— A quoi bon — зачем?

Этот простой вопрос обескуражил меня.

— В интересах истины, — нашелся я, — Если честно — я ищу кого — то, чье мнение о господине Маршане уравновесило бы неприязненные высказывания тех, с кем я беседовал до сих пор.

Она не проявила на сей раз нетерпения, дослушала до конца. Может, я угадал, сказал именно то, что нужно, пробудил в ней какие-то чувства, которые пробьются сквозь её глухую самозащиту?

— Ладно. Куда мне прийти?

Я предложил встретиться на верхнем этаже ресторана "Колизей" в половине четвертого.

— Я буду в красном пальто, и зонтик у меня тоже красный, — сказала она.

— А у меня на физиономии здоровенный синяк, — признался я.

Это был шаг вперед, но на уютный чай для двоих рассчитывать явно не приходилось.

Таксист долго плутал в поисках городка Сен-Женевьев-де-Буа, где находится русское православное кладбище, так что попал я туда только в половине одиннадцатого. Порывистый ветер гнал по низкому небу грязные, коричнево-серые тучи. Я договорился с водителем, чтобы он меня подождал сколько именно, я не мог сказать. Пока обстоятельства не убедят меня, что вся эта долгая поездка ни на черта не нужна была с самого начала.

Привратник спросил меня, куда я направляюсь. "Les obseques Artunian, oui! Dans l eglise. Vous etes en retard" — Все уже в церкви. Вы опоздали, месье. — У него был странный, должно быть, русский акцент, раскатистое "р" как бы подчеркивало его неудовольствие по поводу моего опоздания.

Я вошел в церковь — маленькую, в византийском стиле, разукрашенную изнутри — золото, мозаика. Видно, богатые эмигранты из России не оставляют своим вниманием этот скромный с виду храм. Тяжелый запах ладана, сквозь разноцветные стекла с трудом пробивается тусклый дневной свет, единственный светильник над алтарем добавляет к серому желтые блики. В храме собралось десятка два провожающих, у каждого — свеча в руках. От свечей почти не становится светлее, зато они придают зрелищу театральность. Актер на главную роль — священник в богато расшитом одеянии, склонивший красивую голову и неподвижно застывший перед алтарем. Голоса молящихся сливаются в торжественном песнопении, руководит хором маленький человек в черном, у него звучный голос, левой рукой он отбивает такт и все время ходит туда-сюда: то зажжет погасшую свечку перед иконой, то поправит молитвенник — и при этом не перестает петь и править хором, который трепетно следит за каждым его движением. Видимо, здесь это привычный ритуал, — для всех, кроме меня.

Я тоже держал зажженную свечу — мне её дали на входе, и вздрогнул, когда на пальцы мне потек раскаленный воск. На мой неискушенный слух пение казалось однообразным. Минут через двадцать хор, наконец, умолк, люди вокруг гроба задвигались — это предвещало конец церемонии. Я избавился от своей свечи, выскользнул наружу и примостился у входа так, чтобы видеть скорбящих, когда они потянутся за гробом.