— И все же вы питали к нему все эти годы сердечную привязанность…

— Наши отношения всегда были корректными, — ответил он холодно, не отводя глаз от моего лица. Похоже, он ненавидел Маршана.

— Господин Маршан отдал многие годы служению Франции, — рискнул я, Его трагический уход — большой удар для всех, кто с ним работал.

Господин де Монтан тщательно обдумал ответ:

— Вероятно, найдутся такие, кому будет его не хватать. Кроме того, эта смерть создала немало проблем для правительства.

— Что вы думаете о его политической карьере?

Тонкая улыбка тронула уголки губ, плечи чуть приподнялись как бы в легком недоумении:

— В ней немало загадок. Каждому известно, что, дважды получив возможность стать премьер-министром Франции, оба раза он её упустил. Становился вдруг несообразительным — на мой взгляд, вполне сознательно.

— Но зачем?

— Чего не знаю, того не знаю. Признаться, я сам не раз искал ответа на этот вопрос. Но ни один ответ не кажется достаточно убедительным.

Я зашел с другой стороны:

— А вам лично Маршан нравился?

После недолгого колебания он ответил:

— Нет. Я всегда не любил людей себе на уме. Их можно уважать, сотрудничать с ними. Но любить человека, душа которого отгорожена от тебя колючей проволокой или, скорее, каменной стеной… Сквозь колючую проволоку хоть что-то видно. Нет уж, увольте.

— Расскажите о его привычках.

— Работал, как машина. На службе проводил семь дней в неделю часов по двенадцать, а то и все четырнадцать, и от персонала требовал того же. Много времени тратил на выслушивание докладов и отчетов. Записывал мало, а то и вовсе ничего, но помнил все. Мог даже в момент острого политического кризиса бросить все и уехать на уик-энд в свой избирательный округ — в Авейрон. Занимался там местными проблемами с той же одержимостью, с какой здесь, в Париже, решал куда более серьезные вопросы.

— Вы находите это странным — что член правительства так предан своим избирателям и заботится об их интересах?

— В нашей стране многие заметные деятели состоят в мэриях небольших городов, однако непосредственную работу за них выполняют местные депутаты. Андре Маршан был исключением — в напряженный политический момент мало кто из политиков решится покинуть Париж. Он же этого не боялся. И, заметьте, ему вовсе не надо было завоевывать голоса в своем округе, народ там и так стоял за него горой.

— Вы находите этому какое-то объяснение?

— Никакого! Разве что стремление к совершенству.

— Вам случалось ездить с ним в Авейрон?

— Весьма часто.

— Что он там делал такого, о чем стоило бы написать?

— Целиком погружался в дела мэрии Родеза, возводил на необыкновенную высоту все эти мелкие проблемы.

— И вы все время проводили с ним?

— На встречи с сельскими избирателями он ездил один, сам садился за руль. Обожал быструю езду.

— Без охраны?

— Охранники раздражали его, как и все остальные сотрудники.

— Что все-таки побудило его к самоубийству?

Снова на тонких губах мелькнула ироническая улыбка, чуть поднялась бровь.

— Может, эмоциональный кризис?

Это был не ответ на мой вопрос, а предложение. Я попробовал проявить настойчивость:

— Но все же есть у вас какое-то мнение, господин де Монтан?

— Не считаю нужным делиться своим мнением даже с представителем столь уважаемого агентства, как "Рейтер".

— Это невеликодушно, — упрекнул я его.

— Возможно. Но не хотелось бы делать достоянием публики то, чего не могу подтвердить фактами. Если Андре Маршан покончил с собой, стало быть, были серьезные причины.