|
Если день нового года — Рас-ас-Сана — был прежде всего днем официальных пожеланий правителям в Альгамбре, то первый день христианского нового года был праздником прежде всего для детей: надев маски, они ходили от дома к дому, распевая ронды, за что получали пригоршни сухофруктов; кроме того, торжественно встречали и персидский новый год — Навруз: накануне игрались бесчисленные свадьбы, поскольку считалось, что день этот способствует плодовитости, а днем, невзирая на религиозный запрет, на всех углах продавали игрушки из обожженной глины или глазурованного фаянса — лошадок, жирафов. Разумеется, не забывали и об основных мусульманских праздниках: Адха, Аид, когда многие гранадцы разорялись, покупая барана или новую одежду; Окончание Поста, когда даже самые бедные не садились за стол, на котором было меньше десяти различных блюд; Ашура, посвященный поминовению умерших, на котором было принято обмениваться дорогими подарками. К этим праздникам добавлялись Пасха, Ассир в начале осени и знаменитый Михражан.
На Михражан было принято разжигать большие костры из соломы; смеясь, говорили, что это самая короткая ночь года и не имеет смысла ложиться спать. Да и какой там покой, когда молодежь до утра бродила по городу, горланя что есть мочи, к тому же вошло в обычай обильно поливать улицы водой, от чего они становились скользкими. В этом году к юнцам прибавились сотни кастильских солдат, с утра занимавших места в многочисленных тавернах, открывшихся после падения Гранады, а затем разбредавшихся по всему городу. Этим объясняется, почему мой отец не имел никакой охоты принять участие в празднествах. Лишь уступив слезам моим и моей сестры, а также поддавшись на уговоры Варды и моей матери, он повел нас на прогулку, однако предупредил, что дальше Альбайсина мы не двинемся. Дождавшись захода солнца — это было в пост, когда долгие летние дни рамадана хуже ада, — отец быстро проглотил тарелку чечевичной похлебки, и мы направились к Знаменским воротам, где шла торговля оладьями, сухими фигами и щербетом с абрикосами, приготовленном на снеге, доставленном на мулах с горы Шолаир. Судьба назначила нам свидание на улице Старой Крепостной стены. Отец шел первым, держа меня и Мариам за руку, и обменивался парой слов с каждым встречным соседом, мать шла за ним, отставая шага на два, за ней Варда. Как вдруг раздался крик Варды: «Хуан!» При этом она остановилась как вкопанная. Справа от себя мы увидели молодого усатого солдата, пьяно хмыкавшего и пытавшегося понять, кто эта окликнувшая его женщина. Отец почувствовал опасность, бросился к Варде и, решительно взяв ее за локоть, проговорил вполголоса: — Пошли домой, Варда. Во имя Иссы Мессии! Голос его был умоляющим. Тот, кого Варда назвала Хуаном, был не один, а с четырьмя другими солдатами, вооруженными внушительными алебардами. Все они были навеселе. Прохожие расступились, не желая вмешиваться, но любопытствуя, что будет дальше. — Это мой брат! — крикнула Варда и бросилась к юноше, который стоял как громом пораженный. — Хуан, я Эсмеральда, твоя сестра! С этими словами она вырвала руку у Мохаммеда и приподняла покрывало. Солдат подошел, обнял ее за плечи и прижал к груди. Отец побледнел и задрожал. Он уже догадывался, что теряет Варду, кроме того, был унижен в глазах всего квартала и уязвлен как мужчина.
Сам я не смыслил ничего в той драме, что разыгралась на моих глазах. Помню только, как солдат схватил меня. Он сказал Варде, что она должна пойти с ним, вернуться в их родное селение Алькантарилья. Варда колебалась. Обрадовавшись встрече с братом после пяти лет, проведенных вдали от родных мест, она вовсе не была уверена, что хочет так круто изменить свою жизнь и вернуться в отчий дом с дочерью, рожденной от мавра. Нечего было и рассчитывать выйти замуж. Кроме того, она не чувствовала себя несчастной с Мохаммедом-весовщиком — он ее кормил, одевал и не оставлял в одиночестве более чем на две ночи подряд. |
