Пишет Савицкий и о людях Руси, более близких ему по времени и по духу («Пржевальский», «Менделеев», «Семенов-Тян-Шанский»). Иногда это как бы доверительный разговор со знаменитым собеседником. Так, в последнем из упомянутых стихотворений есть такие строки:

Иногда – беседа с действительно близким другом и единомышленником. Таково стихотворение о князе Н. Трубецком, которого П.Савицкий пережил на 30 лет:

Твоей идеи заостренной Ни в чем нельзя предугадать. И нам с улыбкою смущенной Одно осталось – бдеть и ждать.

Вспоминает он и об идейных противниках, например, о былом учителе П. Б. Струве, пути с которым разошлись в эмиграции. О П. Н. Милюкове Савицкий пишет иронично:

Я сознательно остановился на сборнике стихов подробно, чтобы задать вопрос (я ничего особо не отбирал, не отсекал из интонаций П. Востокова): где же здесь криминал? Ведь все это – песнь любви к Родине, ко всему, что в ней есть и хорошего, и смутного, но все равно любимого, песнь восхищения ее природой, ее историей, ее людьми. Где же здесь криминал?

7.4. Почему «хунну»?

Обычно хроника социальной жизни называется историей. В таком узком смысле история составляет базис социологии.

Л.Н., не зная поначалу о пражских коллизиях П. Савицкого, радуется выходу «Хунну» – пусть и ничтожным тиражом в 1000 экз. Следующее издание – «Хунны в Китае» вышло лишь через 14 лет, но уже в 5000 экз. Только после смерти Л. Н в 1993 г. «Хунну» появились действительно массовым тиражом в 50 тыс. экз. Книга оформлена подобно «светло-серой» изящной и качественной московской серии, но сделана она была уже не в «Экопросе» (одном из подразделений «Прогресса»), а в Санкт-Петербурге, под научной редакцией ученика Л.Н., кандидата географических наук Вячеслава Ермолаева.

Удивительно, что очень специальная, отнюдь не популярная книга разошлась довольно быстро. Что это – гипноз названия? Ведь книга отнюдь не про гуннов, которых Л.Н. касается на пяти заключительных страницах, а про хуннов – их предшественников. Но тогда она должна бы называться «Хунны», а не «Хунну». Дело в том, что последнее – название мощного кочевого государства, созданного до нашей эры в Великой степи.

Задолго до появления гуннов в Европе кочевники, жившие в Монголии, воевали с Китаем и внушали ему такой же ужас своими набегами, как гунны Аттилы – Византии и Риму. В китайских летописях эти кочевники называются «хунны». В исторической науке высказывалось мнение, что сходство имен «гунны» и «хунны» случайно и что гунны не были потомками хуннов. Большинство ученых, однако, отстаивают идею преемственности гуннских переселений с востока на запад. Эта точка зрения убедительно обоснована К. А. Иностранцевым в его исследовании «Хунну и гунны», первоначально опубликованной в 1910 г. в «Русской старине», а в 1926 г. – отдельной книгой.

Насколько можно судить по остаткам хуннского языка, они, как и гунны, были тюркоязычным народом.

Заметим, что Г. Вернадский, как и П. Савицкий, не делал разницы между хуннами и гуннами. Он писал, что «гунны страдали от суровых изменений в Китае» (об оставшихся там), но те же гунны вторглись в Европу, и именно они начали Великое переселение народов. Правда, в конце прошлого века высказывались и странные идеи: гуннов отождествлял со славянами крупный русский историк – Д. И. Иловайский.

Среди союзных и подвластных хунтам народов были аланы (предки осетин), и готы, и действительно славяне. Славянские волхвы, вероятно, пользовались почетом у гуннов; они принимали участие и в похоронах Аттилы. Историк готов – алан Иордан (VI в.), писавший на латыни, рассказывая о поминальном пиршестве по Аттиле, называл этот обряд древнеславянским словом «страва».