Лицо Дональда вытянулось. Я улыбнулась ему:

– Профессор Эмерсон шутит. Однако в его словах есть доля истины. Наше семейство действительно притягивает преступников словно магнит, и ничего удивительного. Мы ведь у них как кость в горле.

– Пусть так. Но, черт побери, сейчас-то мы занимаемся своими делами... Разве что... Рамсес! Признавайся, ты не затеял ничего такого?..

– Насколько я знаю, папа...

– Да или нет?

– Нет, папа.

– Может, ты раскопал древний клад и скрыл это от нас с мамой?

– Нет, папа. Если ты мне позволишь...

– Никаких разглагольствований! В кои-то веки я намерен взять на себя управление семейной дискуссией. Итак, вернемся к теме убийства. Мне трудно представить, чтобы полицейские всерьез подозревали мисс Дебенхэм. Если бы она сама к ним явилась...

Дональд подскочил как ужаленный.

– Никогда! Даже если с нее снимут обвинение, огласка...

– Минуточку! По-моему, Эмерсон, ты недооцениваешь улики. Во-первых, мисс Дебенхэм и Каленищефф состояли в близком знакомстве. То есть были любовниками... Спокойствие, Дональд! В ночь убийства между ними произошла ссора. Каленищеффа нашли убитым в постели мисс Дебенхэм, и в момент убийства она находилась рядом с ним, да еще в одной ночной сорочке. Версия о том, что посреди ночи в ее номер проник некий злоумышленник и подсыпал ей снотворного, вряд ли прозвучит убедительно. Ведь никто, кроме мисс Дебенхэм, этого неизвестного не видел.

– Но дурная репутация Каленищеффа, его связи в преступном мире... – начал Эмерсон.

– Для полицейских его связи с преступниками – не более чем подозрения. Что касается репутации князя, то, сам посуди, разве она не работает против мисс Дебенхэм? Каленищефф был – как бы помягче выразиться? – известным ловеласом. Вот тебе и мотив убийства – ревность.

– Так мисс Дебенхэм единственная подозреваемая? – спросил Эмерсон хмуро.

– Есть еще двое, – призналась я.

– Кто? – Эмерсон тотчас повеселел.

– Оба сейчас находятся в этой комнате.

Эмерсон невольно перевел взгляд на Рамсеса.

– Опомнись, Эмерсон! Ты сам говорил, что такой удар не под силу женщине, что уж говорить о ребенке восьми лет. Нет, Рамсес тут ни при чем! Зато некий обладатель железных мускулов и невыдержанного нрава неоднократно называл Каленищеффа негодяем и твердил, что само его присутствие – оскорбление для любой приличной женщины.

Эмерсон скромно улыбнулся.

– Это я, – представился он.

– Совершенно верно. Я говорю о тебе.

– До чего ты изобретательна, Пибоди! Если бы я не знал, что это не моих рук дело, то заподозрил бы сам себя! А кто второй в списке?

– Видимо, я, профессор, – вздохнул Дональд. – В ту ночь я был у гостиницы. Вы сами велели мне прийти...

– Чего вы не сделали.

– Не сделал, потому что не знал, как быть. Я ценил ваше доверие, но был возмущен вмешательством... Полночи я пробродил, ломая голову, как поступить.

– Вполне вас понимаю, мистер Фрейзер. Но то, что вы находились в толпе перед гостиницей, еще ни о чем не говорит. Вы околачивались там и в другие дни вместе с несчетными туземцами. Полагаю, вы не переступили порог гостиницы?

– Драный попрошайка вроде меня об этом даже мечтать не смеет, – ответил Дональд с грустной улыбкой.

– В таком случае мне непонятно, в чем вас можно заподозрить.

Рамсес уже давно пытался ввернуть словечко. Я опасалась, что одним словечком дело не ограничится.

– Папа, если бы мистера Фрейзера узнали.