Если Левицкий писал в это время портрет кого-то из своих родственников-священников, то почему после смерти художника он не остался в руках семьи? Более того — история холста позволяет установить, что еще при жизни Левицкого портрет попадает в собрание Ф. И. Прянишникова, чья богатая коллекция живописи была впоследствии передана в Румянцевский музей, а оттуда в Третьяковскую галерею — прямой и легко прослеживаемый путь. Портрет священника находится в руках Прянишникова еще в то время, когда он не был захвачен идеей собирательства, но становится секретарем масонской ложи А. Ф. Лабзина «Умирающий Сфинкс», членами которой состояли и сам Новиков и Левицкий. Связи Прянишникова с «мартинистами» носили очень глубокий характер. Друг и последователь Новикова, Прянишников даже женат на воспитаннице родной племянницы Хераскова. Мать последней, А. П. Хвостова, известная в свое время писательница, была не менее известной «мартинисткой», так что после запрещения Александром I такого рода деятельности оказалась в числе высланных из Петербурга. И здесь невольно возникает вопрос: отдавал ли Прянишников должное редкому по мастерству холсту Левицкого, или в равной мере дорожил им как изображением одного из приверженных новиковским идеям священников, чье имя в условиях гонений на «мартинистов» представлялось необходимым скрыть? И этот же портрет липший раз говорил о том, какой круг друзей и близких по взглядам людей складывается вокруг портретиста к концу семидесятых годов.

Заказчики — с ними неизбежно приходилось сталкиваться каждому портретисту, но только у Левицкого это понятие так часто переплетается с понятием единомышленников. Это та совершенно определенная среда, где общность взглядов объединяла людей в гораздо большей степени, чем их происхождение и положение на социальной лестнице. Безвестный (казалось бы!) священник может оказаться рядом с Безбородко, юным И. М. Долгоруковым, но и с Я. Е. Сиверсом. Один из видных вельмож и государственных администраторов екатерининского времени, Сиверс, однако, не укладывается в формулу идеального царедворца и чиновника. Правда, он относится к новоиспеченной аристократии, которой служба при личных императорских комнатах давала сказочные богатства и пышнейшие звания безо всякого происхождения. Дед Я. Е. Сиверса начал свою карьеру при Елизавете Петровне с форейтора, зато сумел подружиться с всесильными Разумовскими, и племянник вступил на государственную службу под той же счастливой звездой. К тому же личный и многолетний друг Кириллы Разумовского, он поступает в Коллегию иностранных дел, служит при русских посольствах в Копенгагене в Лондоне, а с 1764 года становится новгородским губернатором, с 1776 года губернатором Псковским, Тверским и Новгородским.

Но у стремительно поднимающегося по служебной лестнице идеального чиновника есть свои странности. Сиверс не только живо сочувствует «мартинистам», но и деятельно добивается реального ослабления «ига рабства» в применении крепостного права и, вызвав тем острейшее недовольство императрицы, в 1781 году отстраняется ото всякой государственной службы. Он из тех, кто не мечтает, а действует, не строит воздушные замки, а старается найти практическую реализацию каждой идеи, пусть даже в самом ограниченном ее варианте. И значит, еще одна ниточка тянется для Левицкого к человеку, идеи которого и общение с которым определили все последующие годы его жизни, — к Н. И. Новикову.

Искусство портрета — оно только тогда приобретало для Левицкого всю свою полноту и завершенность, когда художник получал возможность передать в своей модели всю полноту собственных мыслей, убеждений, свое представление о душевном мире совершенного человека.