Через неделю, в середине октября, наглющая Кияшко, явно не без умысла, познакомила ее с Костей.
Выхода не было. Возле входной двери, на стуле, сидел один из Лукьяновских истуканов. Квадратный, стриженый под «ежик» жлоб, с серыми и безжизненными, как дохлые мыши, глазами.
Второй, с переломанными ушами, вытянутым вверх, словно острый конец яйца, черепом и огромными залысинами, открывающими красную себорейную кожу, занял позицию на кушетке, в дальнем конце гостиной, между двумя, забранными кованой решеткой, окнами.
Сам Лукьяненко, развалившись, сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Перед ним, на столике из темного стекла лежали трубки двух радиотелефонов.
Третий охранник, низенький, маленький, но крепкий как грибок, с волосами, прилипшими к макушке, сидел на стуле, возле винтовой лестнице. Глаза у него слезились, словно от дыма, и он все время моргал.
Диана открыла кран и ополоснула лицо холодной, артезианской водой. То, что сбежать не удастся, было совершенно очевидно. Даже одной, без детей, а она их не оставит никогда. Позвонить? Не выполнимо. Оба телефона были оснащены «громкой связью», но клавиш набора на «базах» не было и линия только одна. Мобильный — отключен и лежит в машине. Кричать? Бесполезно! До сторожа на плотине не докричишься, а сторожка лесника в десяти километрах к северу. Одним словом — заповедник. Шоссе? До него пару километров, а это сейчас как до Африки. Забаррикадироваться на втором этаже? Чуть лучше, но только, если заклинить комодом лестницу. Или сервантом. Ни комод, ни сервант она с места не сдвинет. Тяжелая деревянная мебель под старину, в ней самой 52 килограмма, а тащить этот гроб через всю верхнюю гостиную.
Диана снова брызнула водой на лицо.
— Похоже, мать, — сказала она себе, глядя в зеркало — кроме зубов и ногтей у тебя ничего нет. И, если ты хочешь что-то предпринять, то это что-то — загрызть четверых здоровых вооруженных мужиков.
В том, что пришедшие к ней вооружены, она знала наверняка. Пиджаки их, слева, топорщились нарочито, для пущего внешнего эффекта.
Диана вытерла лицо полотенцем, несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь.
Сейчас надо оставаться спокойной. И думать только о детях, о Косте, о том, что этот кошмар кончится, и они будут вместе. Все-таки, недаром она не хотела покупать этот дом.
Она снова вышла в гостиную. Следи за голосом, мать. Ты их не боишься.
— Я могу подняться к детям?
— Конечно, Диана Сергеевна, — расцвел самоварной улыбкой Лукьяненко. — Поднимайтесь, занимайтесь. Они могут погулять, как я и говорил. Наш сотрудник сейчас осмотрит верхний этаж, и вы можете побыть там.
Маленький, со слезящимися глазами, вскочил со стула, как заводной.
— Он похож на Болека. — подумала Диана. — На Болека из старого польского мультфильма. А тот, у дверей — просто вылитый Лёлек.
Диана поднялась наверх и, едва сдержалась, чтобы не схватить детей в охапку. Пока Болек обошел спальни, открывая шкафы и ящики комодов, заглянул в ванные и спустился вниз, к хозяину, она молча сидела на угловой кушетке, глядя, как Дашка с Мариком гоняют по экрану Супермарио.
Механическая музыка из динамиков телевизора здорово соответствовала неуклюжести движений Болека. Он явно считал все это ненужным, глупым делом. Перепуганная женщина и двое детишек не были для него грозным противником. Он просто не брал их в расчет.
— На улицу пойдете? — спросила Диана.
— Мамочка, — заныла Дашка, не отрываясь от игры, — мы чуть позже. У меня еще два Луиджи осталось.
Маленький человечек подпрыгивал, уворачиваясь от каких-то странных, зубатых созданий.
— Мам, — сказал Марк повернувшись. |