Иззи недоверчиво посмотрела на Рашкина:

— Это тот самый секрет, о котором вы начали рассказывать?

— И да и нет, — вздохнул Рашкин. — Беда в том, что мы с тобой всё еще говорим на разных языках, и мне трудно объяснить, что именно я имею в виду.

— Не понимаю.

— Вот и я о том же.

— Но...

— То, чему я пытаюсь тебя научить в студии, — это не только техника владения кистью и способность видеть. Это еще и особый язык. И пока ты не наберешься необходимого опыта, все мои толкования только запутают тебя еще больше. — Рашкин улыбнулся. — Может, теперь ты сумеешь понять, почему я был так расстроен твоими слишком медленными успехами.

— Я делаю всё, что в моих силах.

— Да, я знаю, — сказал он. — Но всё равно процесс обучения требует слишком много времени. Ты еще долго будешь оставаться молодой, а я старею с каждым днем. Хочешь еще чаю? — спросил он, поднимая чайник.

Иззи даже вздрогнула от такого резкого поворота в разговоре.

— Да, спасибо, — ответила она, как только поняла, о чем ее спросили.

— Посмотри на небо, — предложил Рашкин, показывая на окно, за которым над домами простирался необъятный голубой простор. — Оно напоминает мне о Неаполе, где я жил некоторое время...

В тот день, уходя из дома Рашкина, Иззи осознала, что впервые познакомилась с ним, и как с человеком, и как с художником. Она смогла заглянуть под маску сердитого мастера, обращенную ко всему миру, и обнаружила более человечную и добрую личность. По дороге в университет на послеполуденные занятия она пребывала в таком приподнятом настроении, что совершенно забыла об утреннем происшествии в мастерской.

До тех пор, пока он не ударил ее снова.

Яркая белизна рубашки, только отчасти смягченная полутенью и отблеском розовых цветов, бросается в глаза в первую очередь. И только потом взгляд проникает сквозь сплетение ветвей и цветов к лицу дикарки. Она кажется одновременно невинной и дерзкой, наивной и мудрой, сверхъестественно спокойной, но готовой в любой момент совершить какой-нибудь безумный поступок; сочетание таких прямо противоположных качеств поражает воображение зрителя.

И только потом, когда любопытный взгляд более пристально осматривает задний план картины, среди розовых кустов появляется вторая фигура. Это всего лишь неясный образ, обозначенный несколькими штрихами, так что можно представить себе кого угодно. Друга или врага. Призрака или просто тень.

А может, глаза сами создали этот образ согласно своим собственным ожиданиям, а в действительности позади никого нет.

Остров Рен находился в двух часах езды на восток от города. Шоссе вскоре закончилось, и Алану пришлось петлять по узким проселкам, представлявшим собой не более чем две пыльные колеи среди буйно разросшихся сорняков. Наконец он добрался до озера. Под огромной сосной, раскинувшей свои ветви далеко над линией берега, он заметил ярко-красный джип Изабель. Признаки человеческого присутствия ограничивались телефонными проводами и силовым кабелем, да еще расшатанным деревянным причалом, который выдавался вперед прямо по направлению к острову. Алан остановил машину между причалом и джипом и, нажав на клаксон, как было условлено, вышел на берег и приготовился ждать.

Если бы не висящие в воздухе провода, можно было вообразить, что он перенесся в предыдущее столетие. Узкие дороги, шаткий причал и окрестные леса наводили на мысль об остановившемся времени.