Грязнов посмотрел на тестя странным взглядом.

— Нет, нет, — сказал, — это невозможно.

4

О том, что губернатор запретил городской думе выдать пособие голодающим семьям, рабочие узнали от Емельянова, который теперь частенько бывал в фабричном училище. Как и в обычные дни, зал был полон. Было много женщин с детьми на руках — выставляли напоказ, надеялись разжалобить каменные сердца мужчин, заставить их прекратить забастовку. Бастовали бы летом, куда ни шло, — зелень, грибы, ягоды, — перебиться всегда можно. Зимой, с ее морозами и метелями, голод чувствовался острее.

Детишки плакали, женщины нарочито громко успокаивали их, мужья стеснительно оглядывались, переминались с ноги на ногу и молчали — будто и в самом деле окаменели сердца. И только когда совсем уж становилось невмоготу, закручивали цигарки, курили украдкой в рукав, покряхтывали. В сыром помещении прогорклый табачный дым щипал глаза, вызывал кашель.

Сообщение Емельянова взорвало зал. Долго накапливалась злость — на Карзинкина, который уперся на своем и выжидает; на себя, что предъявили непомерные требования и теперь уже нельзя пойти на попятную, выказывать слабость. Злость требовала выхода и случай представился:

— Не имел права запрещать!

— Чай, у самого дети есть, понимать должен!.

— Душегуб!

— Мы заявим ему!..

— Пойдем к губернатору!

— Все пойдем!

— К губернатору!

Когда накричались вдоволь, вышел на трибуну пожилой представительный железнодорожник, расправил серповидные усы и сказал, что рабочие железнодорожных мастерских велели ему выразить восхищение стойкостью карзинкинцев, — только так и нужно бороться за свои права. От себя он добавляет, что железнодорожники тоже пойдут в город, — и им есть, что предъявить губернатору.

Не мешкая, стали выходить из училища. Емельянов озабоченно отвел Федора в сторону, сказал, что отправляется в железнодорожные мастерские — надо успеть собрать там рабочих.

С железнодорожниками решено было встретиться у Градусова, на московском большаке.

Собирались не как в прошлый раз, когда ходили в город на митинг, — поторапливали друг друга. Родион Журавлев едва успел предупредить дружинников. Сперва договорились, что все, у кого есть оружие, должны быть в рядах демонстрантов, поэтому сняли даже тех, кто был приставлен охранять фабрику. Но в последнюю минуту перерешили, послушались Алексея Подосенова.

— Как же без никого и слободку и фабрику оставлять? — доказывал он. — Черт-те что может произойти, всего заранее не угадаешь.

Кликнули Егора Дерина. Федор наказал:

— Отбери побойчее ребят — пяток-другой, — и смотрите. Особенно приглядывайте за лабазом. У казенок чтобы тоже человек всегда был.

Как ни хотелось Егору идти вместе со всеми в город, пришлось подчиниться. Созвал своих дружков Артема и Ваську Работнова, объяснил задачу. Те пошли к лабазу, а Егор в каморки за Лелькой Соловьевой — с Лелькой по улицам разгуливать милое дело.

Путь не близкий, и мужья уговаривали жен остаться дома, не мерзнуть на холоду, однако мало кто слушался. Колонна получалась внушительная.

Она прибавилась еще на несколько десятков человек, когда вышли на Большую Федоровскую улицу и остановились у свинцово-белильного завода Вахрамеева, — вахрамеевцы бросили работу, встали в ряды.

Длинная и широкая Большая Федоровская, но и она сейчас казалась тесной. Чтобы не растягиваться на добрую версту, старались идти широкой лавиной от тротуара до тротуара.