Выглянув из окна, он увидел, как на землю медленно и неуклонно надвигается ночь, и направился к двери.

Арион скакал слишком быстро. Он почти явственно ощущал, как снова открываются незажившие раны, как пульсирует кровь, желая вырваться из плена повязок и жаркой волной хлынуть наружу. Ариону сейчас недосуг было заботиться о своем здоровье. Покуда он оделся, покуда велел оседлать своего коня, прошло слишком много драгоценных минут. Конюх возился со сбруей медленно и неловко, словно желторотый мальчишка. Явился Фуллер и, покуда седлали коня, истово умолял графа вернуться в постель или же, по крайней мере, взять с собой охрану.

Арион отказался наотрез. С почти привычной ловкостью вскочив в седло, он направил коня к воротам. Фуллер и все прочие — почти неразличимые в темноте силуэты — сумрачно смотрели ему вслед.

Никто не осмелился поехать за ним. Уж это Арион давно сумел внушить своим людям: того, кто не подчинится его приказу, ждет суровая и быстрая кара. В чем-то он все же был похож на покойного Райдера и потому не задумался бы подкрепить свою угрозу делом.

Итак, он скакал один, вспоминая дорогу так уверенно, словно проезжал здесь уже сотню раз, хотя на самом деле побывал у каменного дуба лишь однажды. Когда только-только был заключен его шаткий союз с Лорен Макрай.

На поляне никого не было.

Арион подавил вспышку жгучего разочарования, спешился, подвел коня поближе, однако на поляну не вышел — остановился на опушке леса, в густой тени деревьев. Ночь уже вступила в свои права, луну заволокло тучами, но Арион ясно видел, что у каменного дуба нет ни души. Ни следа на редких сугробах, ни шороха, ни дыхания — вообще ни единого звука.

Он приехал слишком рано. Или же она опоздала.

Или вообще не пришла.

Нет. Она где-то здесь. Она должна быть здесь. От этого зависит все, чем он живет и дышит, на что надеется.

Он ждал, и все его чувства обострились многократно. Он слышал малейший шорох, малейшее движение. Наконец Арион понял, что по ту сторону поляны, в тени тесно растущих сосен затаилась еще более густая тень — не от камня и не от ствола.

Она выступила из гущи леса. Арион бросил поводья коня и пошел вперед, все убыстряя шаг, ничего не видя, кроме Лорен, которая шла ему навстречу, откинув капюшон плаща и не сводя с него глаз.

То ли это была судьба, то ли слепой случай, но они встретились у самого каменного дуба. Арион заключил Лорен в объятья, прильнул к ее губам, и у нее вырвался беззвучный, пьянящий, восхитительный стон.

Губы ее были податливы и сладки, продрогшие руки обвили его так сильно, что он едва не задохнулся. Жаркое, прерывистое дыхание Лорен обжигало лицо Ариона, пальцы ее запутались в его жестких волосах.

Они обнялись так крепко, что, казалось, тела их вот-вот сольются воедино.

— Лорен, Лорен, Лорен… — твердил Арион, точно в забытьи, увлекая девушку за собой к каменному дубу. Привалившись спиной к камню, он притянул Лорен к себе, упиваясь каждым прикосновением ее нежного покорного тела. Он припадал к ее губам, как измученный жаждой путник припадает в пустыне к последнему глотку воды. Он пил, и все никак не мог насытиться сладким, головокружительным нектаром ее губ. Лорен с неистовым, ненасытным жаром отвечала на его поцелуи. Каждое ее прикосновение отзывалось сладостной болью в его изголодавшейся плоти.

Лорен ощутила, как руки Ариона скользнули под тяжелый плотный плащ, как отыскали под рубашкой ее напрягшиеся груди. Словно жгучая молния пронзила ее, растаяв томительным жаром в продрогшем теле. Это было так прекрасно, что Лорен, зажмурившись, застонала. Жаркое, тяжелое дыхание Ариона щекотало ее висок, и она не увидела, но ощутила, как он улыбается. Лорен открыла глаза и встретилась с его взглядом — изумрудным, горячим, неистовым.

Они стали на коленях, лицом к лицу, и в улыбке Ариона было столько страсти, что кровь тяжело и гулко застучала в висках Лорен.