— Макошь сказала… — задыхается она, — Макошь сказала, что я Геката. А Денница и Эби открыли ей тропу, всем им тропу открыли — старым богиням и Мурмур, всем, кто там был, на Самайне и Бельтейне, всем и всему… Мы опоздали.

— Люблю я людей, — глубокомысленно замечает Тайгерм, уткнувшись лицом в Катину макушку. — Как они легко приходят в отчаяние!

— Значит, тропы открывать юная Денница умеет, — кивает Уриил. — Надо бы узнать, что она еще умеет.

— А как? — теряется Катя. — Я боюсь ее расспрашивать. Вдруг она решит, что я ее обманываю и… рассердится?

Гнев исполинов — исполинский гнев, границ его не знает никто. Кто готов на себе проверить, на что способен взбешенный подросток, наделенный силой ангела и нечеловеческим темпераментом?

Люцифер переглядывается с Наамой: Саграда его, в сущности, послушнейшая девочка, мягкий воск в умелых руках.

— Есть способы. — Князь тьмы успокаивающе гладит мать своего последыша между лопаток, точно норовистую кобылу. — Старые способы, безошибочные… Человеческие.

* * *

Ребекка-Мурмур прищуривает глаз, приподнимая бровь — совершенно так же, как ее отец, дьявол. Катерина что угодно поставить готова: это игра, умелая актерская игра. Ни в жизнь хитрая дьяволица не выдаст истинных чувств за карточным столом. Особенно играя против ангела луны, демона гнилья, матери обмана и своей маленькой подруги, которая одна опасней остальных, вместе взятых.

— Ухо потри, — небрежно замечает Дэнни.

— Что? — изумляется Мурмур.

— Ты в затруднении всегда ухо чешешь. Не это, правое, — хихикает Денница-младшая. — Нет уж, я пас, видать, тебе стрит-флэш пришел! Слышали вы, неудачники? У нее стрит-флэш! Стрит-стрит-стрит-флэш-флэш-флэш! А у тебя только каре! У тебя вообще две двоечки. И джокера нет ни у кого, нет джокера.

Дэнни скашивает глаза, высовывает язык, попеременно доставая им до острого подбородка и до носа, прижимая пальцем вздернутый кончик.

— Сучка, — смачно роняет Уриил, швыряя карты на стол. — Чтоб я еще раз с тобой за карты сел! Плакала моя ставочка.

— Да что ты ставил-то! — бурчит Сабнак, тоже пасуя. — А я всерьез продулся.

— Ничего, мальчики, вдругорядь повезет, — утешает Наама расстроенных партнеров и со вздохом сбрасывает. — Фолд. Ну, что у тебя там?

Мурмур, все с тем же прищуром собирает веер карт в стопку, кладет на сукно (и откуда у меня в доме стол с зеленым сукном? — успевает изумиться Катя) и резким движением ладони вскрывает идеально ровной аркой. Дэнни вскакивает со своего места, подбегает к Рибке и, обнимая ее сзади за шею, швыряет на стол свою руку, безнадежно проигрышную. С зелени на остальных игроков насмешливо пялятся две пары и два кикера на двоих. Наама издает совершенно кошачье шипение, Уриил старательно глотает все, что собирался сказать, Сабнак восхищенно присвистывает, а Мурмур берет Денницу-младшую за подбородок и нежно целует в искусанные, обветренные, совсем еще детские губы.

Как будто клеймо ставит. Мое. Мое. Сколько бы веков ни прошло — мое. Навечно.

Катерина в отчаянии оглядывается на Люцифера. Тот смотрит на свое старшее дитятко, приподняв бровь — и в зрачках его полыхает геенна огненная.

— С вами, девки, за карточный стол не садись, — бормочет Сабнак. — Так сквозь рубашку и смотрите.

— Не через рубашку, — посмеивается Ребекка сочным, ярким ртом, — через лоб.

Дэнни, польщенно улыбаясь, трется щекой о рибкино плечо.