Он проиллюстрировал свои слова неприличным жестом и сильно качнулся, едва не свалившись со ступенек вместе с вцепившимся в него сержантом. Попутно подумалось, что, происходи дело во МХАТе или там в Ленкоме, его непременно освистали бы за отвратную игру. Оправданием могло служить только то, что он не кончал курсов актерского мастерства и действовал экспромтом, да и зритель, если честно, у него был самый непритязательный.

— Заткнись, тварюга, — сказал сержант Шестаков.

Он перехватил предплечье Комбата левой рукой, а правой весьма профессионально съездил ему по почкам.

— Ой, — сказал Борис Иванович. — Больно, блин.

Ты что, офонарел?

— А что, тебе не нравится? — удивился сержант. — У нас в Старом Осколе считается, что удар по почкам заменяет бокал пива. А разве у вас, в Москве, не так? Ты же любишь пиво, мудак?

Эти слова сопровождались новым ударом по почкам, и Борис Иванович снова болезненно охнул. Это действительно было довольно болезненно, поскольку в организме человека просто не существует мышц, которые могли бы эффективно защитить от целенаправленного удара по почкам.

— Сержант, — трезвым голосом сказал Комбат, — у нас, в Москве, принято за все платить. — и за пиво, и за все остальное.

— Пошевеливайся, — подтолкнул его Шестаков. — Заплатишь, не переживай.

— Слушай, командир, — возобновляя нетвердое движение вниз по ступенькам, заныл Комбат. — Может, разойдемся как-нибудь? Зачем это все надо: задержания, протоколы... Я товарища встречаю, он давно в Москве не был, заблудится еще...

— Шагай, шагай, — непреклонно "проворчал сержант. — Считай, что ты его уже встретил. Нечего было напиваться, если такой заботливый.

— Борис Иванович покосился на него через плечо и решил, что для верности следует наложить последний штрих. Он резко дернул рукой, вырывая рукав куртки из небрежного сержантского захвата, и сделал движение, словно собираясь сломя голову ринуться вниз по лестнице. Шестаков молниеносно поймал его за шиворот и сильно тряхнул.

— Куд-да, красавец? — весело спросил он.

Комбат тяжело вздохнул и обмяк, всем своим видом демонстрируя покорность судьбе. Под конвоем сержанта, продолжавшего крепко держать его за воротник, он вошел в дежурную комнату милиции. Здесь было накурено до такой степени, что висевший под потолком матовый шар светильника с зеркальной тарелкой-отражателем, казалось, плавал в мутно-желтом тумане.

Полировавший ногти за своим столом лейтенант и сидевший напротив него молодой сержант с красивым восточным лицом усиленно дымили сигаретами, ведя какой-то неторопливый разговор. Когда дверь дежурки распахнулась, оба подняли голову.

— О, — сказал смуглый сержант, — Андрюха опять с уловом.

Лейтенант зевнул, передвинул сигарету в уголок рта, отложил пилочку для ногтей и принялся зачем-то рыться в ящиках стола.

— Кто-нибудь видел, куда я бланки подевал? — спросил он.

— В нижнем ящике, — ответил Шестаков и чувствительно толкнул Комбата между лопаток. — Проходи, располагайся. Сейчас мы тебе все объясним — и насчет взяток, и насчет пива...

— Насчет каких взяток? — спросил лейтенант, выныривая из-под стола с бланком протокола в руке. — Он что, взятку тебе предлагал?

— Да нет, — сказал Шестаков. — Он у нас большой специалист по транспортной милиции и точно знает, что все менты берут на лапу.

Говоря, он неторопливо вынул из петли на поясе дубинку и поигрывал ей, стоя у Комбата за спиной.