Потом сделал петлю, затянул ее на хвосте рыбины, закинул добычу на плечо.
— Теперь пошли.
— А не тяжело? — спросил Глеб. — Давай хоть молот понесу.
— Нормально, — сказал Ирт. — Когда-то я разгружал баржи. Там тяжести были не чета этому…
3
Речка петляла. Путники то отдалялись от нее, то вновь к ней выходили. И каждый раз когда они встречались, людям становилось чуть радостней,
словно не реку они увидели, а старого товарища.
Речка стала их компасом, их поводырем. Она подсказывала, что они не сбились с пути, не заплутали. В любой момент она могла и накормить их,
и напоить, и защитить от хищных зверей, что наверняка здесь водились. Она журчала на перекатах, словно песню пела, и самая тихая чаща
оживала от этой песни, и самый дремучий лес становился светлей, если рядом блестела вода.
— Наверное, она бежит к морю, — сказал Ирт.
— Как и мы, — отозвался Глеб.
Близился вечер. Макушки деревьев золотились, и небо за кронами светилось синевой, но внизу уже темнело.
Лесу не было видно конца. Он то редел, и тогда товарищам казалось, что деревья вот-вот расступятся, то вновь сгущался, и тогда бурелом лез
под ноги, а стволы порой смыкались настолько плотно, что меж ними можно было лишь протиснуться, развернувшись боком. Редкие полянки
радовали глаз яркими цветами — ромашками и васильками, иван-чаем и огнецветом; глухие ельники пугали тишиной и мраком — иногда в тиши
словно кто-то вздыхал, и тогда тяжелые еловые лапы вздрагивали и качались, роняя отмершие иглы на усыпанную мертвой хвоей землю. В
осинниках, наоборот, было шумно: гремучая листва трепетала от малейшего дуновения, и казалось, что лес волнуется, недовольный людским
вторжением, и перешептываются, замышляя что-то, деревья.
Ирт уже не напоминал, что знает эти места, не говорил, что лес вот-вот кончится. Теперь он сам не был в этом уверен.
Сколько им еще предстояло пройти?
И что, если Шон Железный Кулак их обманул? Направил не в ту сторону, может быть, даже отправил в ловушку…
— Надо было идти дорогами, — пробормотал Ирт, споткнувшись о поваленное дерево. — Дальний путь не всегда самый долгий.
— Посматривай по сторонам, — сказал ему Глеб. — Увидишь подходящее для ночлега место, скажи. Остановимся, перекусим, отдохнем…
Как назло, под самый вечер они забрели в болото. Под ногами покачивались травяные кочки, хлюпала ржавая вода, мошкара лезла в ноздри и рот,
донимали комары-кровососы. О том, чтобы здесь заночевать, не могло быть и речи. А темнело с каждой минутой.
— Быстрей, — подгонял Глеб Ирта, посматривая вверх, на кроны, на небо. — Не отставай…
Они снова вышли к реке и вновь ей обрадовались. На противоположном берегу болота не было, там росли сосны, а деревья эти, как известно,
избытка влаги не терпят. Оставалось лишь перебраться на ту сторону, но река здесь разлилась широко, вода чернела глубиной — вброд не
перейти, а переплыть со всей ношей не представлялось возможным.
— Что будем делать? — повернулся к напарнику Глеб.
— Когда-то я работал плотогоном, — пробормотал Ирт, озираясь. — Сейчас что-нибудь придумаю… — Он снял сапоги, разделся, сложил вещи на
земле, шагнул с берега в воду, погрузившись сразу по грудь. |