– Царский зоопарк, – сказал Кикаха – Я здесь бывал.

На противоположном конце длинной дорожки, вымощенной каменными плитами, что‑то блеснуло, словно нить в шлейфе ночи. Оно пронеслось в лунном свете и оказалось в тени, а затем растаяло в огромных дверях колоссального белого здания.

– Нимстоул! – воскликнула Анана.

Она бросилась было за ним, но Кикаха грубо оттащил её назад. С искаженным лицом, белым, словно отлитым из лунного серебра, и широко раскрытыми, как у разъяренной совы, глазами она резко вырвалась из его рук.

– Ты смеешь прикасаться ко мне, леблаббий?

– В любое время, – отрезал он. – Перво‑наперво, не называй меня больше леблаббием. Я тебя не просто ударю, я убью тебя. Я не обязан сносить это высокомерие, это презрение. Оно целиком основано на пустом, ядовитом и болезненном эгоцентризме. Назови меня так еще раз, и я убью тебя. Ты меня, знаешь ли, ни в чем не превосходишь. Именно ты и зависишь от меня.

– Я завишу от тебя?

– Разумеется, – подтвердил он. – У тебя есть план бегства, который может сработать, даже если он дикий?

Усилие взять себя в руки заставило её содрогнуться. Затем она принужденно улыбнулась. Если бы он не знал о скрытой ярости, то счел бы эту улыбку самой прекрасной, очаровательной и соблазнительной из всех виденных им в двух вселенных.

– Нет, у меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя.

– Ты, во всяком случае, реалистка, – заметил он. – Большинство Господов, как я слышал, настолько высокомерны, что скореё умрут, чем признаются в какой угодно зависимости или слабости.

Эта же гибкость, однако, делала её и болеё опасной. Он не должен забывать, что она – сестра Вольфа.

Вольф говорил ему, что его сестры Вала и Анана являлись, вероятно, самыми опасными из всех живых людей женского пола. Даже делая скидку на вполне простительную семейную гордость и определенное преувеличение, они, вероятно, были крайне опасными особами.

– Оставайся здесь, – скомандовал он.

Он бесшумно и быстро бросился вслед за Нимстоулом. Он не мог понять, как двое Господов сумели пройти прямо сюда.

Как они узнали о малых тайных вратах в храме? Способ мог быть только один: во время своего краткого пребывания во дворце Вольфа они увидели карту с их местонахождением. Анана не была с ними, когда это случилось, или, если была, то по какой‑то личной причине хранила молчание.

Но если про них могли узнать двое Господов, то почему Черные Колокольники не нашли их тоже, ведь времени у них было больше?

Через минуту он нашел ответ. Колокольники знали о вратах и поставили перед ними двух часовых. Но этих двоих убили: одного закололи, а другого удавили.

Угол здания был открыт настежь, из него лился свет. Кикаха осторожно проскользнул через узкое отверстие в небольшое помещение. В камень пола были вделаны четыре серебряных полумесяца, а остальные четыре, висевшие на настенных колышках, исчезли. Двое Господов использовали врата для побега и прихватили с собой остальные полумесяцы, чтобы другие не могли воспользоваться ими.

Разъяренный Кикаха вернулся к Анане и сообщив ей эту новость.

– Этот путь отпадает, но мы еще не повержены, – закончил он.

Кикаха тронулся дальше по изогнутой дорожке из диоритовых камней, инкрустированных по краям небольшими алмазами. Он остановился перед огромной клеткой. В ней стояли бок о бок две птицы и прожигали Кикаху взглядами. Ростом они достигали двух с половиной метров. Головы их были бледно‑красными, клювы – бледно‑желтыми, а глаза – алыми щитами с черными шишками.

Одна птица заговорила голосом гигантского попугая:

– Кикаха, что ты здесь делаешь, подлый обманщик?

В этой огромной голове находился мозг женщины, похищенной Джадавином три тысячи двести лет назад с берегов Эгейского моря.