– Друзья, не забывайте, что мы ничего не знаем о мире Лиессы, – вмешался в обсуждение Аллариан. – Надо будет осторожно расспросить девочку, не раня ее. А пока все, что мы можем, – это уделить ей максимум нашей заботы и внимания. Но не забывайте и о других. Не стоит порождать зависть. Наши подопечные, конечно, дружны и помогают друг другу, но среди них тоже бывают ссоры. Не стоит провоцировать их на новые. Боюсь, этим мы только навредим девушке. Поэтому любая наша помощь ей должна быть ненавязчивой и по возможности незаметной.

– Ал прав, – кивнул Тейарин. – Единственное, что мы можем делать открыто, – это углубленно заниматься с ней, чтобы она с головой окунулась в учебу и не забивала свою очаровательную головку ненужными сомнениями.

– Значит, так и поступим. Тей, тогда сообщи Тоетте, что первые занятия Лиессы пройдут у тебя. О дальнейших планах на ее учебу решим после того, как она усвоит подробные сведения о нашем мире. Думаю, с общими ее уже ознакомил Тиэллин.

Закончив на этом обсуждение важнейшего на сегодня вопроса, они перешли к текущим делам, медленно потягивая нойри, не вызывавшего опьянения, а обладавшего лишь расслабляющим и успокаивающим действием.

Ближе к полуночи, попрощавшись с друзьями, Аллариан вошел в свои покои и устало опустился в стоявшее у камина кресло. Огонь весело потрескивал, заботливо разожженный невидимыми руками незримо присутствовавших в Цитадели слуг, которые являлись ее неотъемлемой частью, и освещал комнату мягким золотистым светом. А Аллариан вспоминал, как он сам впервые ступил на путь найриона.

Это было так давно… Сменились многие поколения людей, оставив в прошлом всех, кого он когда-то звал своей семьей; ушла за Грань любимая, подарившая ему трех сыновей, которыми он по праву гордился, да и сами сыновья давно покинули этот мир… О том, что он найрион, Аллариан узнал раньше, чем научился ходить. От того времени осталось лишь ощущение незримого тепла, которое дарил ему его Шейрри́л. С двухлетнего возраста они росли вместе. Кайэри каждое утро прилетал к дому его родителей, по счастливой случайности стоявшему на краю их поселения, и часами наблюдал за играми малыша. Впервые Стихия проявилась в нем, когда старший брат сломал руку, упав с необъезженного ладдира. Это произошло в пятилетнем возрасте. Аллариан помнил, как подбежал к двенадцатилетнему брату, стонавшему от боли сквозь закушенную губу, и сел рядом с ним, положив ладошки на его предплечье, от всей души желая, чтобы боль ушла, а рука не была сломана. Из-под его ладошек брызнул ослепительно-белый свет, а через несколько мгновений брат поднял на него изумленные глаза. Кость срослась, не оставив и следа от травмы. С тех пор он помогал всем, кто нуждался в помощи, интуитивно избегая лечить тех, с чьими бедами справиться еще не мог. Шейррил, как мог, учил его, делясь всем, что знали поколения его предков.

К десяти годам Аллариан покинул дом на своем кайэри, чтобы отправиться в Цитадель, принимавшую уже не первых найрани и найрионов. Кто построил ее, каким силам она служила, – эти вопросы навеки остались без ответа. Но дух Цитадели принял однажды пришедших в нее, и она стала их оплотом. Обладая своей, особенной жизнью на уровне, достаточном, чтобы уловить потребности живших в Цитадели, но не потакать их чрезмерным желаниям, дух заботился о них при помощи незримых слуг. Кто они, из какого мира или с какой грани существования, было неизвестно. Да и важно ли это, если Цитадель уже тысячи лет верно оберегала их? И ей отвечали взаимностью, храня от разрушений, неизбежных с течением времени.

Аллариан вспомнил, как Шейррил опустил его на краю уступа перед длинным мостом и оставил, сказав, что этот путь он должен пройти один, иначе Цитадель не примет его. Испуганным мальчиком он вступил на этот мост, чтобы пройти предназначенное. Первым испытанием была раненая пайарна – крупное хищное животное, способное разодрать его одним ударом лапы с мощными когтями.