— Уладить это я беру на себя, — твердо пообещал Доминик. — Не зря же я верой и правдой служил королю курьером. Не беспокойтесь.

Сидя вдоль борта на бочках и ящиках, родные с надеждой и отчаянием смотрели на него.

Никлас по-прежнему сжимал руку Ирмелин.

— Нам нужен пастор, — сказал он. — Теперь мы с Ирмелин уже не отступим. Раньше меня останавливал лишь страх за ее жизнь, но если Доминик с Виллему осмелились на такой шаг, мы тоже осмелимся.

— Конечно, — поддержала его Ирмелин. — Я сама распоряжаюсь своей жизнью. А жизнь без Никласа для меня бессмысленна.

Все повернулись к старому Бранду, словно ждали от него последнего слова. Он тяжело вздохнул:

— Вы хотите, чтобы я решал за других, а ведь я никогда к этому не стремился.

— Мы все это знаем, отец, — сказал Андреас. — Но ты старший в роду. По крайней мере, среди присутствующих.

Бранд снова вздохнул:

— Я был там в ту ночь, когда умерла Суннива. Мы с братьями, Тарье и Трондом, ночевали в Линде-аллее, и к нам в комнату явился наш дед Тенгель. Он даже не заикнулся ни о Сунниве, ни о народившемся Колгриме. Он только обнял нас. И заплакал. Он сказал, что мы всегда должны помнить, как он нас любит. Больше мы его не видели. Он ушел к себе, а наутро мы обнаружили его и бабушку Силье мертвыми в их огромной постели. — Бранд поднял глаза: — И вы хотите, чтобы теперь я обрек одну из вас на судьбу Суннивы? Обрек весь род на новое горе?

— Дядя Бранд, я вас умоляю, — решительно молвила Ирмелин.

Бранд грустно улыбнулся ей:

— Что может устоять перед любовью?

— Спасибо, дедушка! — Никлас схватил его руку.

— Спасибо, дядя Бранд, — сказала Ирмелин. Никто не мог выговорить ни слова. Наконец Анетта подошла к Виллему:

— Добро пожаловать в нашу семью, милое дитя, — растроганно сказала она. — Ты жена моего сына! И я желаю вам счастья!

Виллему была поражена. Она всегда считала, что Анетта будет враждебно настроена к своей невестке, кто бы она ни была. Тем более, что мать прочила в жены единственному сыну не такую дикарку, как Виллему. Однако теперь Анетта не возражала, и слова ее казались вполне искренними.

Когда отзвучали последние поздравления и все пообещали помочь молодым женам, если заявит о себе проклятие Тенгеля, Эли неожиданно воскликнула:

— Смотрите, на борт поднимаются солдаты!

— К нам пожаловал сам комендант Хальмстада, — сказал, присмотревшись, Микаел. — Молитесь, пока не поздно!

К Людям Льда приблизилась небольшая группа военных. Комендант отдал Доминику честь:

— Я слышал, вы курьер Его Величества, сударь. Это так?

— Да, господин комендант. Я направляюсь на юг, чтобы в Сконе присоединиться к армии короля.

— Прекрасно! Отправляйтесь немедленно! Как нам стало известно, через Бохуслен идет из Норвегии Гюльденлёве. А фон Плеен готов ударить чуть южнее. У каждого из них большое войско. Спешите, сударь, время не терпит!

— Я сейчас же поеду и передам ваше известие. Но объясните мне, почему вы задержали эту шхуну?

— Она шла в Норвегию, то есть во вражескую страну.

— Для ее охраны нужны солдаты. Кормить пассажиров тоже недешево. А это все невинные люди, среди которых, между прочим, есть и мои родители, близкие к королевскому двору в Стокгольме. Остальные — наши норвежские родственники, и я не знаю людей более мирных. Советую вам отпустить шхуну в Норвегию. Тогда в вашем распоряжении будет больше солдат на случай, если враг станет угрожать городу.

Комендант задумался.